Читать книгу "Пророчества книги Даниила: происхождение, история экзегетики, толкование. Царство святых Всевышнего и мировая история - Игорь Александрович Бессонов"

кто здесь понимается под «святыми Всевышнего» – народ Израиля или ангельские, небесные существа. Как известно, автор книги Даниила, скорее всего, говорил здесь об ангелах, но указанные выражения могли быть очень рано соотнесены с человеческими существами. Бегство Жены в пустыню указывает на земной контекст происходящих событий. По мнению, высказанному еще в XIX столетии Ю. Велльгаузеном, текст, легший в основу Откр 12, был создан во время иудейской войны членами группы фарисеев, бежавших из осажденного Иерусалима в пустыню, чтобы ожидать там пришествия Мессии и Божественного Избавления[393]. Очевидно, что автор гипотетического иудейского источника, легшего в основу Откр 12, идентифицировал Жену с Израилем или с собственной религиозной общиной, преследуемой римлянами. По мнению некоторых авторов, идентификация Жены с Израилем сохраняется и в Откровении[394]; тем не менее большинство исследователей полагает, что более убедительным толкованием образа Жены является ее отождествление одновременно с ветхозаветной и новозаветной Церковью[395].

В более поздней христианской экзегетике были предложены разные толкования образа Жены, облеченной в Солнце. Восточные экзегеты обычно отождествляли Жену с Церковью. При всей логичности этого толкования большую сложность у них вызывал образ рождения Христа Церковью. Мефодий Патарский, Ипполит Римский и Андрей Кесарийский склонны понимать его аллегорически – как проповедь Христа Церковью или как рождение Христа в душах верующих. Латинские авторы, начиная со св. Епифания и Тихония, зачастую идентифицировали Жену, облеченную в Солнце, с Девой Марией. Позднее эта трактовка закрепилась в католической традиции, оказав сильнейшее влияние на традицию изображения Девы Марии. В новейшее время эта традиция была продолжена рядом Римских пап – так, Пий XII рассматривал Откр 12 в качестве одного из указаний на телесное вознесение Девы Марии в небесную славу.

Обсуждаемые нами тексты интересным образом переплетаются как между собой, так и с рассматриваемыми нами событиями. Жена, облеченная в Солнце, фактически является новым изображением Сына Человеческого, сделанным автором еврейского апокалиптического сочинения, строившим свое повествование на основе книги Даниила. Так же, как и Сын Человеческий, эта фигура яляется символическим изображением народа Израиля, одновременно в своей царственной и страдающей и преследуемой ипостаси. В христианской традиции Жена, облеченная в Солнце, зачастую осмыслялась как изображение Девы Марии. В 1917 году мы видим явления Девы Марии в короне и с царскими регалиями – Богородицы Державной и Девы Марии Кармельской. Оба этих образа в конечном счете восходят к образу Жены, облеченной в Солнце, и опираются на ее отождествление с Девой Марией, принятое в католической традиции. Наконец, оба чудесных события приходятся на 1917 год, дату, когда по нашим расчетам должно было произойти воцарение Сына Человеческого, предсказанное книгой Даниила. В результате, в явлениях 1917 года актуализируется то, что объединяет образы Сына Человеческого, Жены, облеченной в Солнце, и Девы Марии – их значение как символов еврейского народа.

Таким образом, в данном контексте Дева Мария выступает в качестве символического изображения народа Израиля. Ее воцарение, изображенное в чудесных событиях 1917 года, в таком случае может быть указанием на принятие декларации Бальфура, положившей начало возрождению еврейского государства в Палестине. Как видно, это толкование фактически повторяет интерпретацию, данную нами повествованию Дан 7, где дарование Царства народу святых Всевышнего также было истолковано аналогичным образом.

Еще одним значением фигуры Сына Человеческого, о котором мы говорили выше, является его соотнесенность с угнетенными и лишенными политической власти и влияния. Образ Девы Марии также может быть связан с судьбой угнетенных и обездоленных. Эта тема очень ярко звучит в приведенной в Евангелии от Луки песни Марии (Magnificat):

И сказала Мария: величит душа Моя Господа,

и возрадовался дух Мой о Боге, Спасителе Моем,

что призрел Он на смирение Рабы Своей, ибо отныне

будут ублажать Меня все роды;

что сотворил Мне величие Сильный, и свято имя Его;

и милость Его в роды родов к боящимся Его;

явил силу мышцы Своей; рассеял надменных помышлениями сердца их;

низложил сильных с престолов, и вознес смиренных;

алчущих исполнил благ, и богатящихся отпустил ни с чем;

воспринял Израиля, отрока Своего, воспомянув милость, как говорил отцам нашим, к Аврааму и семени его до века (Лк 1, 46–55).

В этой, казалось бы, мирной песне рефреном звучит тема низложения сильных и надменных, коренящаяся в мессианской традиции. Божья милость для Марии – простой крестьянской девушки из галилейской провинции, которая станет матерью Мессии и которую «ублажат все роды», соответствует Божьей милости для народа Израиля, находящегося под игом имперского господства, но предназначенного Богом для победной миссии в мире[396]. Анализ текста песни Марии позволяет сделать вывод о ее тесной тематической связи с повествованием книги Даниила о Сыне Человеческом. Фактически все темы, заявленные в Дан 7, повторяются в песни Марии: падение мировых империй, вознесение слабых и смиренных, исполнение обещаний, адресованных народу Израиля, всемирное почитание его символического представителя (Сына Человеческого и Девы Марии). Очевидно, что в данном тексте Дева Мария выступает в роли, полностью соответствующей роли Сына Человеческого. Всемирное почитание дается здесь «уничиженному между людьми» (Дан 4), не просто еврейке, но и женщине и галилеянке, провинциальной крестьянке, представительнице группы, не имеющей никакого веса не только в обществе Римской империи, но и в иудейском обществе. Подобное переворачивание существующей социальной иерархии несомненно может быть связано с революционными изменениями, произошедшими в мире в XX столетии. Обратившись к богородичным явлениям, мы также можем увидеть в них яркое преобладание женщин-получательниц откровений, при этом женщин низкого социального статуса – провансальская крестьянка Бернадетта, подмосковная крестьянка Евдокия Андрианова, португальские девочки-пастушки. Во всех этих бедных провинциальных девушках и женщинах есть нечто общее с Девой Марией, бедной галилейской крестьянкой, представительницей народа, подчиненного власти Рима, и социальной группы, не имевшей власти и авторитета в собственно еврейской среде. Коронация Девы Марии, таким образом, может быть истолкована как символ социального подъема наиболее бесправных и угнетенных слоев населения мира, ставшего результатом глобальных социально-политических трансформаций, произошедших в XX веке.

Воцарение Девы Марии может быть осмыслено еще с одной принципиально важной стороны. Мы видим коронацию женской фигуры, которая как бы замещает собой мужскую фигуру Сына Человеческого. Дева Мария в христианской теологии есть идеальный образ женщины, реальная женщина, получившая высший и уникальный онтологический статус. Для раннехристианских апологетов и святых отцов Дева Мария – это «новая Ева», искупительница греха праматери человеческого рода, женщина par exellence, femina maxima. Именно женская фигура в символических событиях 1917 года неожиданным оказывается изображением Сына Человеческого, то есть