Читать книгу "Дороги товарищей - Виктор Николаевич Логинов"

именно царица — неизвестно: просто-напросто учительница очень нравилась Женьке. Да и не только ей — все девушки втайне любили ее. У нее было смуглое лицо с очень ярким ртом, была она стройна и тонка, тонка почти по-девчоночьи. И казалось иногда, что ей очень и очень хочется сидеть за партой, рядом с Соней, с Женькой, а не ходить по классу строгой и серьезной. Аркадий Юков в первые же дни учебы безапелляционно заявил, что «новой учительке еще можно в куклы играть». Этим он обидел Соню и вынужден был после, в укромном местечке, просить у нее прощения.

Да, Мария Иосифовна была еще очень молода, Женька и Соня даже могли бы стать ее подружками. Но вела уроки она изумительно.

— В кого она влюблена? — глубокомысленно и, как обычно, с долей иронии рассуждал на эту тему Костик Павловский. — В Пушкина или в Максима Горького? На ее месте я, разумеется, влюбился бы в Александра Сергеевича, он как-то ближе был к женскому полу, и, очевидно, сердечнее. Но с другой стороны, она любит и старика Толстого. А, кроме того, она положительно неравнодушна к Блоку, Есенину, Маяковскому и даже Демьяну Бедному. Завидный темперамент!

Ваня Лаврентьев, решительно пресекающий в классе подобные разговорчики, уточнил, что Мария Иосифовна влюблена в литературу.

И конечно же, это была сущая правда. Ходили слухи, что учительница сама пишет и даже где-то печатает свои стихи.

Была Мария Иосифовна очень строга. Еще более строгим школьники считали только одного человека — преподавателя истории Федора Ивановича, маленького тщедушного старичка в старомодном пенсне, с козлиной бородкой, — за это его и звали все Козликом Ивановичем. Федора Ивановича просто не любили. Марию Иосифовну, несмотря ни на что, уважали. Костик Павловский, считавший себя самым мудрым в классе, полагал, что строгость молоденькой и хорошенькой учительницы — личина, защитный панцирь.

Итак, последний урок кончился, началось летучее классное собрание. Когда все, кто хотел, высказались, заговорила Мария Иосифовна:

— Ваша забота о физкультуре и о чести своей школы очень похвальная, ребята, — сказала она. — И конечно, дирекция примет меры к тому, чтобы наша школа заняла в лыжных соревнованиях подобающее ей место. Но я должна предупредить вас, друзья, что главное сейчас не спорт, а учеба. Прославить школу отличными отметками — вот о какой чести прежде всего следует думать. А некоторые из вас забывают это… — Внимательный взгляд Марии Иосифовны скользнул по классу, отметил Сашу Никитина, Женю и остановился на Гречинском. — Вот ты, Лев! Волнуешься, что школа упустит спортивный приз, но почему-то вполне спокоен, когда по физике тебе ставят плохую отметку.

— Я спокоен? Да я весь горю, Мария Иосифовна, я кляну себя…

— …и рву волосы, — тихонько подсказал Сторман.

— И рву во… — начал Гречинский, но спохватился и под общий хохот, красный и сразу же вспотевший, заключил: — Категорически обещаю вам исправить отметку!

— Ты обещаешь, — ухмыльнулся Юков, — так, как осенью на матче с макаренковцами категорически обещал ни мяча не пропустить. «Лев Гречинский в случае этого не встанет в ворота! Никогда!» — передразнил вратаря Юков. — В первом тайме три вытащил, а во втором — пяток.

— Вы, защитники, ногами бы больше работали! — огрызнулся Гречинский. — Вратарь без защиты не игрок.

— Садись, садись, Гречинский. Прекратите шум. Уверена, что ты сдержишь свое слово. Хотела бы услышать подобные обещания и от других. Называть фамилии не буду. Пусть подумает каждый о себе. Ну, а теперь до встречи завтра. До свидания, ребята!

— Мария Иосифовна! — вскочил Саша. Лицо его пылало. — Разрешите еще… А как же? Можно просить Якова Павловича, чтобы он разрешил мне руководить подготовкой? Как думаете, разрешит?

Он впился взглядом в лицо учительницы. Класс настороженно молчал.

Мария Иосифовна чуть опустила голову, и по ее красивому смуглому лицу, — Саша хорошо видел, — пробежала тень. Но вот она взяла со стола книги и спокойно, казалось, спокойнее, чем следовало бы, сказала:

— Думаю, что нет. Однако попытайся.

И она пошла к двери.

— А вы, вы! Мария Иосифовна, ваше мнение о Саше? — послышались голоса.

— Мое мнение, что это плохо отразится на Сашиной учебе, — ответила учительница и вышла.

— Ребята! — Саша звонко хлопнул крышкой парты. — Немедленно иду к директору!

— Давай, Сашик, давай! — забасил, Гречинский. — Ни пуха тебе ни пера! Мы тебя ждем, слышишь, ждем!

Волнуясь, Никитин постучал в дверь директорского кабинета.

Яков Павлович сидел за большим столом, освещенным мутным предвечерним солнышком, и правил ученические тетради. Он был расстроен. Саша понял это сразу — по тому, как он нервно протирал платком свои роговые, «профессорские», как говорили в школе, очки.

«Момент неудачный!» — мелькнуло у Саши.

Однако начало беседы было положено:

— Я к вам по срочному делу, Яков Павлович.

Директор надел очки, обеими руками приподнял их на лоб и проворчал:

— Давно, давно следует поговорить.

Очки его упали со лба на нос. Он с головы до ног оглядел Никитина и, видимо, оставшись чем-то недоволен, потянулся за лежащей на столе тетрадкой. Она была испещрена красными пометками.

Саша недоумевал: чем же недоволен Яков Павлович? Он посмотрел на пуговицы рубашки, на брюки, на ботинки… Ботинки! Вон, оказывается, в чем дело! Давно не чищенные порыжевшие носки ботинок открыли Никитину причину недовольства директора. «Аккуратность — мать дисциплины!» — вспомнил Саша слова, которые очень любил повторять Яков Павлович.

— Вот полюбуйся, — протянул тетрадку директор, — контрольная работа по истории, написанная Аркадием Юковым. Шестнадцать грамматических ошибок.

— Юков? — удивился Саша. — Юков обычно пишет хорошо… У него с физикой хуже.

— Хорошо? Почему же в работе по истории он не считает нужным ставить запятые и знаки вопроса? Прав Федор Иванович, который взыскал с него и оценил работу как неграмотную.

— Я поговорю с ним, Яков Павлович.

— Говорить мало. Работать надо, работать с ним! И тебе и Лаврентьеву. Мотай на ус! — несколько грубовато, как это у него бывало не в официальном, а в дружеском разговоре со старшими учащимися, сказал Яков Павлович.

— На него когда как найдет…

— Дорогой мой! — воскликнул Яков Павлович, поднимаясь из кресла. — Комсомольская организация и учком обязаны помогать школе снимать со всех ребят вот эту самую накипь — «когда как». Когда хорошо, значит, когда плохо?

— Он стал лучше, Яков Павлович, значительно!..

— Вижу, вижу. Ну, говори, что у тебя… Садись…

Присев на стул, Саша кратко изложил директору мысли, высказанные в классе.

— Гм, — нахмурил брови директор. — Ты думаешь, мы о физкультуре не заботимся? Ты обращался по этому вопросу к Марии Иосифовне?

Саша кивнул.

— Что она тебе ответила?

— «Думаю, что нет. Однако попытайся», — твердо выговорил Саша.

— «Однако попытайся» напрасно сказала