Читать книгу "Нищий, вор - Ирвин Шоу"

— Гретхен… — жалобно начал Сэнфорд. У него был испуганный вид, он, наверно, жалел, что вообще когда-то сел за пишущую машинку. — Пожалуйста…

— Ричард, — спокойно сказала Гретхен, чувствуя себя удивительно очистившейся и свободной до головокружения, — когда мы начнем съемки, можете поступать как вам захочется: хотите — приходите, не хотите — не надо. Всего хорошего, джентльмены. — И она с достоинством вышла из заполненной цветами, бутылками и злобой гостиной.

В лифте она улыбалась и плакала, не обращая внимания на стоявших рядом людей. Подожди, пока я расскажу все это Иде! — думала она.

А на улице она приняла твердое решение: никаких молодых людей. Отныне и впредь, если она выберет какого-нибудь мужчину, он будет старше ее, будет испытывать к ней благодарность, а не ожидать благодарности от нее. Она, правда, не знала, что скажет Ида Коэн, но ее это мало беспокоило.

Они сидели за столом и ели приготовленный Элен обед — суп-пюре из моллюсков и горячие сдобные булочки.

— Приятно готовить для человека, которому не надо следить за своим весом, — сказала Элен, и тут в дверь позвонили. Элен чертыхнулась.

Обед уже и так прерывался телефонным звонком Гретхен, которая в течение пятнадцати минут рассказывала Рудольфу об утренней встрече с Кинселлой. Она не сомневалась, что Рудольф одобрит ее действия. Однако вопреки ее ожиданиям он особого восторга не проявил.

А теперь звонок в дверь. Рудольф встал из-за стола и пошел открывать. Перед ним залитый лучами сентябрьского солнца, отражавшегося в океане, стоял Уэсли, аккуратно одетый, в фланелевых брюках и спортивном пиджаке, подстриженный и причесанный, немного похудевший, с выпирающими скулами и, как всегда, утомленным и загадочным выражением глаз.

— Здравствуй, Уэсли, — сказал Рудольф. — Я знал, что ты рано или поздно появишься. Как раз к обеду. Проходи, пожалуйста.

4

Билли с интересом наблюдал, как Джордж осторожно собирает на столе часовой механизм для бомбы. На самом деле Джорджа звали вовсе не Джордж, и Билли это было хорошо известно. Моника, которую Джордж называл Хейди, стояла по другую сторону стола. Лицо ее над ярким клином света от рабочей лампы было в тени.

— Ты внимательно следишь, Джон? — спросил Джордж по-английски с сильным испанским акцентом, бросив взгляд на Билли.

Джон — это имя ему дали в группе, и Моника в присутствии членов группы тоже так его называла. Все это напоминало ему игры в тайные общества, в которые он мальчишкой играл во дворе своей школы в Гринич-Виллидж. Только сейчас он имел дело не с детьми. Одна улыбка, подумал он, и они меня убьют.

Из других приятелей Джорджа и Моники-Хейди он встречал только двоих, но в этот полдень в маленькой комнатке трущобного района Брюсселя, где Джордж собирал бомбу, их не было. Билли никогда не видел Джорджа в одном и том же месте дважды. Из отдельных слов в разговоре он сделал вывод, что группы, аналогичные этой, членом которой он теперь являлся, существуют и в других городах Европы, но о том, где они находятся и чем занимаются, он пока никакого представления не имел. Несмотря на то что в интересах собственной безопасности он не особенно стремился узнать больше, чем ему сообщали, его возмущало, что к нему все еще относятся как к не проверенному в деле и почти не пользующемуся доверием постороннему, хотя он уже дважды давал им из гаража машину, а в ту ночь, когда Джордж подкладывал бомбу в испанское туристическое агентство в Амстердаме, даже сам сидел за рулем. Он не знал, в каких еще операциях принимали участие Джордж и Моника, но в газетах прочитал о взрыве в отделении Американского банка в Брюсселе и около здания компании «Олимпик эйруэйз». И если эти взрывы были делом рук Моники и Джорджа, то Моника сдержала свое обещание: ни один человек в Брюсселе, ни в Амстердаме не пострадал.

— Ну как, сможешь, если понадобится, сам это собрать? — спросил его Джордж.

— Наверно, смогу.

— Вот и хорошо, — сказал Джордж. Это был чернявый, невысокого роста парень с ласковыми печальными глазами и размеренными движениями. Говорил он всегда тихо и казался совершенно безобидным. Глядя на себя в зеркало, Билли думал, можно ли и его причислить к разряду опасных людей.

Вот Моника — совсем другое дело. Волосы у нее всегда растрепаны, а глаза сверкают, особенно когда она сердится. Но он жил с Моникой, боялся ее и любил больше прежнего. Моника велела ему остаться в армии еще на один срок. А когда он сказал, что сыт армией по горло, она в ярости набросилась на него и заявила, что это приказ, а не предложение и что она уйдет от него, если он не будет ее слушаться.

— В следующий раз, — продолжал Джордж, — я дам тебе попробовать — просто для практики.

Джордж снова приступил к работе, его тонкие маленькие руки осторожно двигались над проводами. Ни он, ни Моника не сказали Билли, где, когда и с какой целью предполагается использовать эту бомбу, а он теперь уже знал, что спрашивать бессмысленно.

— Ну вот, — сказал Джордж. — Вот и готово. — Маленькая пластиковая бомба с часовым механизмом и детонатором невинно лежала на столе, освещенная резким светом лампы. — На сегодня урок закончен. Ты теперь уходи, Джон, а Хейди еще побудет со мной. Иди к автобусу и езжай в противоположном от твоего дома направлении. Когда проедешь восемь остановок, выйди из автобуса, пройди еще три квартала пешком, затем бери такси. Дай водителю адрес отеля «Амиго». Войди в отель. Выпей в баре. А после этого иди пешком домой.

— Хорошо, Джордж, — сказал Билли. Этим и ограничивалось его участие в разговоре с Джорджем. — Ты придешь ужинать? — спросил он у Моники.

— Это зависит от Джорджа.

— От Джорджа?

— Не забудь, — напомнил Джордж, — по крайней мере десять минут в отеле «Амиго».

— Хорошо, Джордж, — сказал Билли.

Сидя в автобусе, который шел в противоположном от его дома направлении, в окружении женщин, спешивших с покупками домой, чтобы приготовить ужин, детей, возвращавшихся из школы, стариков, погруженных в вечерние газеты, он мысленно усмехался. Знали бы они, чем занимался на одной из маленьких улочек их города этот невысокий приятный молодой американец в аккуратном скромном костюме… Хотя он и старался казаться спокойным, наблюдая за работой Джорджа, собиравшего бомбу, пульс его участился от волнения. Теперь же, придя в себя и холодно глядя на окружавшую его в тряском автобусе повседневную жизнь, он, пожалуй, назвал бы это ощущение другим словом — удовольствие. Он уже испытал это странное чувство в Амстердаме, когда, оставив позади туристическое агентство, мчался куда глаза глядят и в шести кварталах позади себя услышал отдаленный взрыв.

В отличие от Моники он не верил в непрочность существующей системы и не считал, что взрыв случайной бомбы то в одном, то в другом месте покончит с ней, но зато теперь он по крайней мере уже не чувствовал себя всего лишь незначительным, легкозаменимым винтиком в этой отвратительной, бесчеловечной машине. Его действия подвергались изучению, важные лица пытались определить, кто он такой, какова его цель и где он нанесет удар в следующий раз. Он теперь с иронией относился к презрению товарищей по оружию, считавших его любимчиком полковника, — эта ирония доставляла ему тем большее удовольствие, что они не могли даже и предположить, чем он на самом деле занимается. Монике тоже пришлось признать, что она ошибалась, когда говорила, что он ничего не стоит. В конечном счете они вложат ему в руки оружие и прикажут убивать. И он будет убивать. А на следующий день, прочитав утренние газеты и втайне гордясь, будет скромно являться на службу. Он не верил, что Моника, и Джордж, и их сообщники-призраки когда-либо достигнут своих призрачных целей. Но это и не важно. Зато он теперь уже не плыл по течению, не зависел от мелких повседневных случайностей жизни солдата, вынужденного, чтобы заработать свой хлеб, покорно твердить: «Да, сэр», «Слушаюсь, сэр». Теперь он сам был судьбой, готовым воспламениться бикфордовым шнуром, человеком, который что-то значит.