Читать книгу "Достойное общество - Авишай Маргалит"

Существует, однако, и третий теоретический формат, который нам необходимо принять во внимание, поскольку он прямо касается предмета нашего разговора. Это модель критической теории, предложенная Франкфуртской школой. Самые известные примеры этой модели – теории Маркса и Фрейда. Эти теории имеют эмансипационные, «искупительные» задачи – они нацелены на то, чтобы избавить людей от угнетения, в значительной мере порожденного самими же этими людьми. Критические теории в действительности являются и теориями суждения: они критикуют существующие суждения, которые исходя из предложенного ими ракурса суть суждения, сформированные в условиях угнетения, и предлагают заменить их суждениями, которые могли бы принадлежать свободным людям. Критическая теория есть теория о суждениях тех людей, которых сама эта теория намерена освободить. Это рефлексивная теория, которая относится к себе самой как к предмету собственной теории. Проверкой действенности такой теории является готовность эмансипированных людей ее принять. Если в гёделианской модели финальным критерием истины являются суждения из независимого перечня, а в теории Ролза находится место для взаимной согласованности между суждениями, то, когда дело доходит до критических теорий, порядок подтверждения меняется на противоположный. Суждения оказываются детерминированы теорией и превращаются в независимые суждения людей, свободных действовать в своих собственных интересах.

Может показаться, что рассуждения о достойном обществе буквально взывают именно к критической теории, однако я бы не назвал то, что я предлагаю в этой книге, критической теорией, не говоря уже о каких бы то ни было теориях иного сорта. У меня нет теории. Я предлагаю картину достойного общества, частично основанную на анализе или на понятиях, принадлежащих семантическому полю уважения и унижения. Анализируя эти оценочные понятия, я не придерживался того употребления этих терминов, которое преобладает в нашем языке. Так, например, я вполне отдаю себе отчет в том, что чаще всего слово «унижение» употребляют не для того, чтобы описать то, как индивидам отказывают в причастности к человеческому семейству; скорее имеют в виду понижение социального статуса человека до более «скромного». Публичное разжалование военнослужащего за военные правонарушения, как в деле Дрейфуса, представляет собой парадигматический пример случая, к которому могли бы применить слово «унижение». Другое преобладающее употребление этого понятия связано с крахом социальных притязаний индивида: так кандидат, катастрофически провалившийся на выборах, находит, что избиратели массово его отвергли, хотя отнюдь не считает, что ему отказали в праве называться человеком.

Тот смысл, в котором я употреблял слово «унижение», – отказ в причастности к человеческому семейству – также встречается, насколько я себе это представляю, и используется зачастую в тех случаях, когда хотят «опустить» человека, который и без того уже находится в самом низу социальной лестницы, так что еще ниже «опускать» его вроде как и некуда. Примеры нам дают практики унижения заключенных, новобранцев, беспомощных калек, безработных и неимущих. Я решил предложить это семантическое поле не для того, чтобы произвольно добавить смыслы к старым терминам, хотя я и не отталкивался от первоочередных или преобладающих способов их употребления. Речь идет не об историческом приоритете, а об объяснительном. Использование одного термина является приоритетным по отношению к использованию другого, если первый используется при объяснении второго, но не наоборот.

То, что я предложил в этой книге, – не теория, а скорее история о достойном обществе: история, героями которой являются идеи. Это не аллегория в духе Средневековья, в которой действуют персонификации Чести и Унижения, но история, где идеи остаются идеями, а картина утопического общества, полученная в результате, применяется для критики современной реальности.

В понятиях, задействованных в этой книге, заключена определенная опасность. Они взяты из области возвышенной риторики, используемой в моральном и политическом дискурсах. Возбуждающее действие таких понятий, как честь и унижение, неизменно грозит превратить разговор о достойном обществе в поток пустой болтовни, в рассуждения, не имеющие никакого отношения к истине и нацеленные исключительно на создание теплой, воодушевляющей атмосферы57. Другая опасность состоит в том, что разговор может погрязнуть в трясине вдохновенной проповеди, то есть в такой разновидности дискурса, которая, возможно, и не вполне безразлична к достижению истины, однако не заинтересована ни в аргументации, ни в выявлении различий. Я, впрочем, уверен в том, что возможен умный разговор, который, не будучи теоретическим, будет при этом равноудален и от сентиментальной проповеди, и от пустой болтовни.

Такие базовые для этой моей книги о достойном обществе понятия, как уважение, унижение и иже с ними, нуждаются не только в анализе их смысла. К нему следует добавить рассмотрение чувственности. Когда Уильям Джеймс предпринял попытку объяснить смысл понятия «или», он сказал, что здесь стоит вспомнить о том чувстве, которое человек испытывает, стоя на перекрестке и столкнувшись с необходимостью решить, куда ему дальше следует идти, направо или налево. «Или» и есть то замешательство, которое вы испытываете на развилке. Логическое понимание той или иной концепции, с моей точки зрения, не обязывает нас что бы то ни было чувствовать. Но если нам захочется объяснить выражение «Быть или не быть» не как логическую тавтологию, а как ключевую экзистенциальную проблему, тогда все чувства и настроения, связанные с шекспировским «или», будут крайне важны для того, чтобы понять фразу. В данном случае логическое понимание «или» несущественно, и мы пытаемся осознать его с точки зрения чувственности, то есть в качестве выражения, передающего систематическую связь между смыслом и чувственностью. Все ключевые для этой книги концепты относятся к чувственности. Подобные понятия особенно трудно использовать при построении теорий. Их понимание требует скорее описательного, чем гипотетического подхода. Понятия морали не касаются эмоций, но они касаются чувственности. Я обрисовал семантическое поле концепта «достойное общество» в терминах чувствительности. И нам следует позаботиться о том, чтобы они также имели смысл.