Читать книгу "Незваный, но желанный - Татьяна Коростышевская"

Берендийский наш народ изрядно бедам ближних сочувствует, вот и сейчас публика была расположена скорее к пожилой арестантке, а не к молодой наглой столичной сыскарке. Ну то есть наглой-то я всяко не была, но выглядела в этот момент именно так.

— Эльдар, — шепнула я стоящему рядышком Мамаеву, — плохо дело, она сейчас подельника порешит, как пить дать.

Он протянул мне очки, видно прихваченные с дивана в кабинете.

— Семен это предусмотрел, разделил клетку на две половины.

Кроме перегородки сквозь чародейские стекла я рассмотрела еще и знаки на прутьях, и изрисованный пентаграммами пол. Основательно.

— Ты, Евангелина Романовна, по-простому говори, без официоза, от твоих вспоможений даже у меня зевота.

— Но…

Эльдар сдернул с меня очки и, ухватив за талию, усадил на конторку. В этой позе протокольно вещать было решительно невозможно. Пока я собиралась с мыслями, Квашнина развлекала публику описанием моего непотребного поведения в упырьем логове. На словах «собиралась отдаться на алтарной плите», я неистово зааплодировала:

— Браво, Елизавета Афанасьевна!

— Правда глаза колет? Скажешь, вру? — Она пошарила под лохмотьями, в которые превратилась ее одежда, и достала белый человеческий череп. — Пусть начальство твое подворожит, пусть за меня упырьи останки свидетельствуют.

Она протянула руку к прутьям, те полыхнули.

— Умно, — заметил вполголоса Мамаев, — она хочет, чтоб мы защиту с клетки сняли.

Публика испуганно переговаривалась, многие крестились.

— Боитесь? — расхохоталась Фараония. — Старухи слабосильной опасаетесь? Эх вы, чардеи!

Она обвела залу глумливым взглядом, остановилась на Семене, сидящем подле Давиловой.

— Думаете, ваше превосходительство, ваша Гелюшка любимая вас до последнего спасала? Думаете, не предала? Так я сама вам покажу.

Квашнина сплела аркан, распространив вокруг запах тухлятины, глазницы черепа зажглись синевою, исторгли лучи на манер проектора. В сгустившемся воздухе возникло изображение. Я, рыжая, грязная, сижу, ногами болтаю…

— …поженимся здесь, в Крыжовене… с полгода я приставом прослужу… стану… Попова… и титул…

М-да, говорок-то у Евангелины Романовны Попович отнюдь не столичный, барышню из Орюпинска вывезти возможно, а вот Орюпинск из барышни никак. Позорище. Да нет, это я от нервов опростилась, временно.

— А, ваше превосходительство? — Фараония начала прятать череп. — Каково?

— Минуточку, — остановил ее Семен. — Давайте назад пленочку вашей фильмы отмотаем, любопытно и ваши беседы с лордом Асмодеусом посмотреть.

— Простите? — Я почуяла запах мяты, чародейка с усилием дернула череп на себя, выругалась, бросила его под ноги, наступила, разбивая в мелкие осколки. Торжествующе хихикнула: — Экая незадача, не удержала, поломала!

Семен Аристархович зевнул в ладонь, достал из кармашка часы, отщелкнул крышечку.

— Затягивается наше собрание. Надворный советник Попович, как будете перед обществом оправдываться?

— Да чего вы девчонку позорите? — пробасил бородатый купец у окна. — Ежу понятно — брехала она, чтоб время выиграть. Я сам в таком положении чего угодно бы пообещал, хоть черепу, хоть берцовой косточке. Общество интересуется, Асмодей этот кто? Потому как Попова мы все тут знаем.

— Так подручный он был барина, — просветил кто-то из задних рядов.

— А Фараония при чем?

— Ни при чем я! — Квашнина сложила молитвенно руки. — Дело-то как было: свиристелка эта рыжая, Попович, прибежала, в ноги упала. Помогите, рыдает, тетенька, любовника спасти. Это потом уже я поняла, что я ей для жертвы понадобилась, чтоб кровь мою чародейскую на алтаре пустить.

— И я б пустил, — блеснул зубами сквозь бородищу купец, — только от крови твоей алтарь бы тот разъело, как от кислоты какой.

Переждав смешки присутствующих, я грустно проговорила:

— А я ведь вам верила, Елизавета Афанасьевна, симпатию испытывала. Знаете, когда перестала? Наверное, с самого начала рассказать надобно.

— Ну наконец-то нам с начала историю поведают! — На веселого купца зашикали, любопытно было всем.

— Однажды, — посмотрела я на Семена, — в чародейский приказ Мокошь-града пришло письмо с того света.

История, звучащая сейчас в присутственной зале, походила на байку, рассказанную у костра. Евангелина Романовна Попович отправилась в уездный Крыжовень вершить справедливость. Глупая рыжая барышня, по молодости наивная, но мнящая себя перфектным сыскарем. Сразу в злодеи купца Бобруйского определила, и из этого исходила, прочее в расчет не взяв. Пристава он убил или по его наущению. Значит, он главное зло и есть.

Последовательно излагая события, я удивлялась, почему раньше в голове тревожных звоночков не прозвенело. В тот момент, когда поняла, что Фараония, на ссыльный запрет невзирая, чародеит, арестовать ее следовало.

— Почему? — спросил купец при одобрении прочих.

— Это преступление, — вздохнула я тяжко, — серьезное очень. Тогдашний пристав о нем знал, не мог не знать, но не пресек. А это, дамы и господа, значит, что Степан Фомич преступление покрывал. Боярыня Квашнина смертельные заклятия через глину наложила, он и это простил.

— Насильника извела, поганца! — взвизгнула Фараония.

— Молчите.

— Ты сама говорила, заслужил, сама…

— У меня, Елизавета Афанасьевна, недостаток один имеется, я завсегда сторону женского пола в спорах принимаю, оттого ошибаюсь часто. Говорила, и теперь считаю что смерть поганую фартовый тот получил по заслугам. Однако того, что вы в уплату себе жизнь у поруганной девочки отобрали…

— Неправда!

— Правда. Это я раньше вам поверила, до того, как мне о природе вашей силы рассказали.

— Кто?

— Да сиротки ваши подопечные. Что, мадам Фараония, хорошо было силу из детишек-чародеев вытаскивать? Целый приют в свое полное распоряжение получили: играйте, болезные, кушайте, учиться вам не надо, и из дома ни ногой, здесь вы директрисе надобны.

— Что за нелепицу ты несешь?

— А я, дура, поверила, сама вам детей вручила. — Я посмотрела на Семена. — Когда обнаружилось, что его превосходительство мне официальные возможности действовать отрезал, хотела немедленно к чародейке за помощью бежать, но в церковь завернула, там в ночлежке беглые ребята приютские прячутся. Тут мне все и открылось.

Крестовский невесело улыбнулся, сказал:

— Молодец, Геля.

Привычно зардевшись от похвалы, я продолжала:

— Вернемся ненадолго на несколько лет назад. Имелась у вас в Крыжовене, дамы и господа, любопытнейшая комбинация. Опальная чародейка, сила которой от злодейств качества свои изменила, пристав Блохин, промышляющий навскими артефактами, чародей не особо сильный, но амбициозный и древний упырь за городом, тот самый генерал Попов, чей череп так живописно раскрошен сейчас на полу клетки. Треугольник, каждый угол которого желал свои силы преумножить и от двух других избавиться. Понимаете?