Читать книгу "Кровь на мечах. Нас рассудят боги - Анна Гаврилова"

Отчего-то вспомнился тот вечер, когда раз и навсегда распрощался с отцом. Вяч больше никогда не заговаривал с Добродеем, даже когда сталкивались нос к носу. Так и прожили… с десяток лет. После, одним зимним утром, в двери общего дома постучался златовласый мальчишка. Добродею на миг показалось, будто река Времени повернулась вспять и видит он не кого-то другого, а самого себя.

Мальчишка смотрел в пол, говорил отрывисто, глухо. Поведал: Вяч скончался. На похороны звал. Добря тогда даже не спросил, отчего умер, вообще слова не проронил – развернулся к стене и сделал вид, будто непреодолимо спать хочет. И ни на похороны, ни на поминки не пошел.

А через пару дней, как назло, Корсака встретил. Отцовский приятель, которого Добродей знал еще с малолетства, сказал тогда:

– А не твоим ли Господом велено: «Если прощаете, тогда будете сынами Отца Небесного. Прощайте, потому что такова природа Божьего сыновничества!»

– Это к чему? – зло спросил Добродей.

– Да к тому, Агафон, отца своего, Вяча, ты даже помянуть не пришел. Скажешь, занятой был?

Вспомнилась и собственная жизнь при князе Осколоде. Одинокая доля.

Другие соратники не стеснялись женского рода, многие обзавелись семьями, на житье перебрались в город. А его от баб подташнивало. Еще больше мутило от отцов – булочников, мясников, престарелых воинов, – которые, будто по сговору, предлагали ему своих дочерей. Сказал тогда: женюсь, когда отслужу.

И что же? Теперь, получается, отслужил?

Отслужил или его «отслужили»? Кому теперь нужен старший дружинник? Никому. Новому князю гридни и отроки важнее, и не потому, что мастеровитее, – просто они присягнули. И веру Христову отбросили, как шелуху от семечки. А Добродей так не может. И не хочет.

Да и в люди уходить не хочется, и жениться. На кой ему баба? Сердце-то черствое. На одной жалости крепкую семью не построишь, особенно если без охоты.

А вот сразиться… в последний раз сразиться за Киев – это дóбро! Может быть, его, Добродеев, меч послужит искуплению всех грехов… Да только ведь не зовут… биться. Ну и это ничего, это поправимо.

Дверь общего дома скрипнула, на пороге появился заспанный Златан в одних только нижних портах и сапогах. Спросонья не заметил сидящего, нечаянно пнул.

– Эй, – пробасил Добря.

Дружинник встрепенулся, вытянулся по струнке, в следующий миг кулачища Златана взлетели в воздух – готов обороняться от чужака.

– Это я, Добродей.

– А… – после недолгого молчанья отозвался воин. – Фух… А я уж подумал… враг какой пробрался. Ты чего тут? Чего в дом не идешь? И где тебя Чернобог носил?..

– Носил, – ответил Добродей грустно.

– Не скажешь, – догадался Златан, – ну и ладно.

Он медленно спустился с крыльца, смачно харкнул на землю и застыл.

– Ты чего встал? – хмыкнул старший дружинник. – Забыл, куда шел? Выгребная яма во-он там.

Отчего-то голос Златана прозвучал растерянно и тихо:

– Да нет… не забыл. Тут такое дело…

Он медленно повернулся к Добродею, сделал шаг навстречу, осторожно опустился на ступеньку крыльца.

– Что случилось?

– Да дело одно… – выдохнул воин. – Понимаешь… Пока тебя не было…

Сердце Добродея ухнуло, чуя неладное. Спросил упавшим голосом:

– Что? Что-то с могилой Диры?

Златан глянул непонимающе, ошарашенно, ответ прозвучал страшно:

– Нет. Горяна убили.

– Как?

– Как… – Дружинник замялся, громко почесал обнаженную грудь. – А вот так.

– Кто?

Добря хотел вскочить на ноги, но Златан удержал.

– Парень один. Из деревни. Приперся, значится… в Киев. По каким-то делам. И тут нос к носу с Горяном столкнулся. У парня топор при себе был. А Горян… ну из корчмы возвращался, веселый… сильно веселый.

– И?..

– Ну, этим топором и приложил. А когда Горян упал… рубить начал, видать, на куски хотел…

Златан смолк, нахохлился. В отсутствующем взгляде дружинника читалась тоска.

– Этот парень, – продолжил Златан, – невесту позапрошлой весной потерял. Вернее, не потерял, а мы отняли. Горян. Он тогда не смог помешать, то ли раненый был, то ли еще чего. А тут вот встретил в Киеве и… отомстил.

– Что дальше было?

– Повязали. На княжий суд отвели…

– И что князь присудил?

Златан нервно рубанул воздух ладонью:

– Сказал, за убийство княжьего дружинника тот уплатит виру в сорок гривен. А сам не сумеет, так с того селения, откуда он родом, взыщут двадцать коров. Половина семье. Вдовы-то у Горяна не было.

– Вот как… – пробормотал Добродей. Сердце сжалось, дыханье перехватило.

– Тризну, как положено, справили. За это не волнуйся…

– Да… – махнул рукой собеседник, – тризна ваша… Горян… Ох… Вот и присягнул он Олегу. Вот и присягнул… Княжий дружинник. А Олег, стало быть, за справедливость? Виру назначил оттого, что «своего» убили?

– Должно быть, так, – кивнул Златан.

Добродей чувствовал, как холодеет душа, как земля уходит из-под ног, как рушится небо. Пытаясь отринуть мысли о новой потере, сказал, нарочно нагнетая в себе злость:

– А кабы меня убили, он бы и пальцем не шевельнул… Но я все равно присягать не буду. И в битву с хазарами пойду без клятвы Олегу. И пусть только попробует не пустить.

Брови Златана взлетели на лоб:

– С хазарами? Они здесь?

– Скоро будут. Ждите.

Глава 7

От самого Киева до Татинецкого брода спустились быстро[29], сберегая силы – под упругим северо-западным ветром, полнившим паруса. Поговаривали, что стриба никогда не изменяет князю. Не бывает попутного ветра только у того, кто не ведает, куда идти. Он ведал…

Покрытое песчаными наносами дно вспыхнуло золоченой слюдой. Розмич перегнулся через борт, не веря своим глазам.

– Ч-что, варяг? Р-руки т-твои загребущие! Бо-богатства Татинца пытаешь? – пошутил было Живач неуклюже, но осекся под тяжелым взглядом новгородца.

– Не варяг я, а словен, – ответил тот приглушенно. – А остроты лучше на хазарах испробуй.