Читать книгу "Веселые ребята - Ирина Муравьева"

— Снэг, снэг, снэг, снэг… — мягко пел Вартанян, пряча глаза от блестящего, впаянного в него взгляда Галины Аркадьевны, — снэг над тайгою кружится, вот и закончился наш краткий ночлэг…

После песен поели бутербродов с колбасой и сыром, выпили яблочного крюшона. Из педагогов были только не любящие друг друга Нина Львовна и Галина Аркадьевна со своей постоянной теперь мигренью.

— Танцы! — объявила Нина Львовна.

«Я гляжу ей вслед, ничего в ней нет, а я все гляжу… — запел с пластинки молодой задушевный голос, — глаз не отвожу…»

Мальчики, только что сбегавшие во двор покурить, смутились и нарядных, красных от ожидания девочек не приглашали. Девочки делали вид, что им это безразлично. Фейгензон одна сидела за опустевшим в углу столом, дожевывала бутерброд с колбасой. На белой блузке ее расплывались темные молочные пятна. Узкими и злыми глазами Чернецкая перехватила взгляд, которым Томка Ильина ласкала молодого, вовсе не собирающегося плясать с ней Геннадия Орлова. Судя по всему, дух борьбы не покинул Чернецкую и требовал новой крови. Она вскинула голову и вдруг подошла прямо к Орлову решительными звонкими каблучками.

«Или утром стучи-и-ит каблучками она-а-а», — пел неуверенный молодой человек на пластинке.

— Пойдем танцевать, — сказала Чернецкая.

Орлов усмехнулся. У Томки Ильиной вытянулось лицо. Чернецкая почувствовала, что сейчас или никогда. Мужчины, которые принадлежат ей, принадлежат только ей, а не санитарке и не Ильиной Тамаре.

— Я же тебя приглашаю, — повторила она, — пойдем.

— О’кэй, — сказал Орлов и прижал свою широкую ладонь к этой столь знакомой ему талии.

Они танцевали медленно, кажется, даже не в такт. И она — Соколова утверждала, что нет, не сразу, а Панкратова кричала, что сразу, ей было виднее! — она положила подбородок на его плечо, и все присутствующие ощутили, что та Большая и Чистая Любовь, от которой бывают дети, скандалы, убийства, кровотечения и свадьбы, находится прямо здесь, внутри их школьного актового зала, вот она, можно пощупать… Всего этого, разумеется, не выдержала Томка Ильина, в точности повторив недавний поступок санитарки Зои Николавны возле сирени кошачьего спасителя. Она зарыдала в голос и бросилась прочь, теряя из волос заколки.

Это была вторая победа маленькой женщины Натальи Чернецкой. На этот раз над бараньими глазами Ильиной, которая думала — она думала, дур-р-ра! — что ей достанется широкоплечий Геннадий Орлов в вечное пользование. Она, дур-р-ра, надеялась.

В час, когда усмехающийся Геннадий Орлов не совсем в такт кружился по актовому залу в скользких коготках Натальи Чернецкой, мать его, вернувшись домой с работы, сообщила бабушке Лежневой, что сейчас она едет в 46-ю городскую больницу, чтобы забрать оттуда и привезти к ним переночевать отца Валентина Микитина, которого сегодня выписывают.

— Где ты его положишь, Катя? — кротко спросила бабушка Лежнева.

— В Генкину комнату, — напряженно ответила Катерина Константиновна, — куда ж еще? Генка с нами ляжет на моей кровати. А мы с тобой.

— А-а-а, — сказала бабушка Лежнева и заглянула в глаза Катерины Константиновны своими тихими глазами: — Плох он, Катя?

— Увидишь, — сказала ей Катерина Константиновна и всхлипнула.

Вернувшись домой с достопамятного школьного вечера, Геннадий Орлов застал в своей комнате лежащего на его постели и тихо дремлющего старого изможденного человека. Мать, неслышно вошедшая с кухни вслед за Орловым, негромко сказала ему в затылок:

— У нас сегодня гость, Гена. Тихо, не разбуди.

Изможденный гость приоткрыл очень черные и все еще жгучие глаза и глубоким приятным голосом отозвался в ответ на материнское замечание:

— Я не сплю, Катерина Константиновна. Познакомь меня с сыном-то.

Неловко и тревожно было молодому Геннадию Орлову. Больной человек, забравшийся в его постель, сверлил его яркими зрачками, словно Геннадий Орлов вернулся домой только для того, чтобы перед ним повиниться. Наконец больной, по всей вероятности, утомился и снова прикрыл глаза.

— Славный, — медленно и с некоторым раздумьем в голосе произнес он, — крепкий юноша.

— Отдыхайте, батюшка, — спокойно сказала Катерина Константиновна и надавила на плечо сына своего Геннадия, чтобы вместе выйти из комнаты.

Окна по неистово теплой и внезапной весне были открыты, и такое благоухание освободившейся ото льда и снега земли шло с улицы, так сияли — невзирая на хрупкую весеннюю черноту ночи — внутри этого благоухания голоса проголодавшихся московских птиц, словно пытались ускорить наступление еще более счастливого, еще более теплого утра, что молодой Орлов не мог заснуть. Он пытался понять, почему мать, явно не спавшая сейчас на расстоянии двух метров от него, пригласила к ним ночевать этого черноглазого, изможденного болью человека. Бабушка Лежнева тоже не спала, а осторожно вздыхала в темноте, боясь разбудить своими вздохами Катерину Константиновну и строптивого внука Геннадия. Вдруг из соседней комнаты послышались стоны. Черноглазый «батюшка», пристроившийся на кровати Геннадия Орлова, звал к себе его мать — Орлов услышал, как он сквозь стон пробормотал ей: «Катя-я!» — и замолчал.

Катерина Константиновна сейчас же вскочила с постели, накинула в темноте халат и проскользнула в соседнюю комнату.

— Про-о-сти, — услышал Орлов. — Мила-а-ая ты моя…

— Плохо тебе, Валя? — шепотом спросила Катерина Константиновна. — Может, укол сделать?

Не спящий в темноте Орлов приподнялся на материнской постели и замер.

— Не надо, — прошелестел голос отца Валентина, — что мне себя дурманить… И так всю жизнь сквозь туман глядел…

— Все так, — суховато ответила Катерина Константиновна, — ни в ком ясности нету…

— Э-э, нет, — возразил он ей, — есть люди чистые…

— Так ведь это мы про них думаем: «чистые», а что они сами про себя знают? Чужая-то душа, как говорится…

Потом наступило молчание, и опять заговорила Катерина Константиновна:

— Что ты мне всё руки целуешь? И в больнице даже поцеловал. Что доктор-то подумал?

Она тихо, ласково засмеялась.

— Вот поправишься, Бог даст, поговорим спокойно… Простим друг другу…

— Нет! — вдруг свистящим каким-то шепотом перебил ее отец Валентин. — Нет у нас другого времени, Катя! Вот одна только эта сегодняшняя ночь! Для всех, так сказать, выяснений! Потому что завтра ты меня на автобус посадишь, и больше мы с тобой вряд ли увидимся. По этой причине я тебя и разбудил, а так бы не стал.

— Что значит: вряд ли увидимся? — испуганным голосом воскликнула Катерина Константиновна, и Орлов, знавший все ее интонации, смутился в темноте. — Ты что такое говоришь, глупый? Я к тебе через неделю приеду, я отгулы беру!

— Ты-то приедешь, да… — пробормотал он и запнулся.