Читать книгу "За последним порогом. Академиум - Андрей Стоев"

— Где мои племянники? — спросил он.

— Не беспокойся, ты скоро с ними встретишься, — заверил его я. — Они вон под той осыпью.

— Ты сын шакала, — захлебнулся злостью Хаджарат.

— Ну, это слишком грубо, хотя должен признаться, что папой я не горжусь. А вот про маму не советую что-то говорить — вышибу зубы.

— Я тебе кишки выну, будешь кровью блевать.

— Это вряд ли, — не согласился я.

— Ты думаешь, что меня убьёшь и всё, да? — Хаджарат трясся от ненависти. — За меня отомстят. К тебе люди приедут, тебя зарежут, твою семью зарежут, твоих друзей зарежут.

— Да, да, пусть приезжают, — я засмеялся. — Ты дурак, Хаджарат. Сидел бы в своих горах, сношал бы овец, и жил бы долго и счастливо. А ты вообразил, что из себя что-то представляешь, вот и зарвался. Ладно, ты смешной, но мне некогда с тобой болтать. Прощай, Хаджарат.

— Развяжи меня, — потребовал он. — Дай мне нож, докажи, что ты мужчина.

— Я тебе должен что-то доказывать? — удивился я. — Да мне плевать, что ты обо мне думаешь. И вообще, не заслужил ты, чтобы умереть как воин. Ты умрёшь не от оружия, я тебе просто сломаю шею. В следующей жизни будешь золотарём, как раз по тебе профессия.

Я оттащил Хаджарата от валуна и зашёл сзади. Он пытался сопротивляться — насколько способен сопротивляться человек со связанными за спиной руками, но через минуту его шея хрустнула.

— Ну вот и всё, — сказал я девчонкам, которые взирали на это с ужасом, — если за ними кто-то придёт, то нескоро. Мы уже успеем отсюда уйти. А сейчас нам предстоит большая и неприятная работа. Давайте, потащили их к той осыпи, где предыдущих зарыли.

Глава 22

После того как девушки сверху присоединились к нам, дела пошли веселее. Мы смогли сформировать третью группу, и это сразу же сказалось на результатах. Котелок в центре лагеря постепенно заполнялся сатуратами.

Пещера и впрямь была необычной. Потоки Силы постоянно менялись и причудливо переплетались. Мы с Ленкой чувствовали себя здесь вполне уютно, но остальные студенты переносили такой фон Силы с трудом. Интересно, что творится на нижних горизонтах? Скорее всего, туда могли бы спуститься только Высшие, но судя по тому, что такая ценная пещера до сих пор осталась совершенно неисследованной, даже Высших там ждала не очень дружелюбная встреча.

Нас пещера тоже изменяла, мы постепенно настраивались на Силу. Настраивались не так, как на наш семейный источник, где мы чувствовали себя чем-то единым с источником и полностью ощущали — или, точнее, только начинали ощущать, — всю территорию поместья. Здесь не было этого чувства единения; скорее это была повышенная чувствительность к движениям Силы. Мы начали понимать, чего хочет Сила — если до этого мы просто заучивали конструкты, то сейчас начали чувствовать, какой эффект должен дать тот или иной конструкт. Чувство это было ещё очень слабым и неясным, но оно уже могло предохранить от грубой ошибки — неправильность в конструкте сразу отзывалась соответствующим ощущением.

Я постоянно таскал в кармане сатурат, который нашёл сам, и в свободные часы вглядывался в него, пытаясь ощутить Силу в нём. Пока получалось не особо успешно. Сатурат выглядел полупрозрачным, примерно, как очень тёмное стекло — как сказала Алина, это вызвано тем, что его вещество частично перешло в другую форму и перестало взаимодействовать с обычным веществом. Собственно, оно было ничем иным, как тёмной материей — объектом, который проявлял себя исключительно в форме гравитационной аномалии, а в остальном был для нас невидим и неощутим. Если бы вихрь Силы внутри не удерживал эту конструкцию в целостности, кусочек тёмного вещества просто выпал бы из камня, а остальное рассыпалось бы мельчайшей пылью.

Мы окончательно отошли от нападения, и время снова потянулось в привычном и скучном ритме. Эта ночь ничем не отличалась от других, и моя двухчасовая вахта была последней. В лагере все спали крепким предутренним сном, а я прогуливался вокруг, грызя сухарь и время от времени запуская светлячки. Сидеть на одном месте не хотелось — глаза немедленно начинали слипаться, и приходилось мучительно бороться со сном. Я запустил очередной светлячок и внезапно насторожился, ещё толком не понимая, что за неправильность меня встревожила. Я внимательно окинул взглядом окрестность. Всё выглядело как обычно, но тень от одного из валунов показалась мне почему-то неправильной. У меня было неясное ощущение, что она должна выглядеть чуть-чуть по-другому. Я присмотрелся, и мне показалось, что тень немного шевельнулась.

Из-за валуна медленно высунулся чёрный нос, затем показался глаз. Крысюк увидел меня и замер. Я медленно поднял винтовку. Нос мгновенно спрятался. Я стоял не шевелясь, и некоторое время ничего не происходило. Затем опять показался глаз, и мы с крысюком молча уставились друг на друга. Я не мог понять что мне делать — начинать стрельбу и поднимать всех из-за единственного крысюка, который к тому же не нападает, выглядело чрезмерным. Я мучительно соображал, как отреагировать на эту встречу — крысюк, очевидно, являлся разведчиком. Не знаю, о чём думал крысюк, но он явно до чего-то додумался, и начал действовать первым. Он высунулся из-за камня, задёргал носом, принюхиваясь, и вопросительно пискнул.

Я попытался нащупать его чувства эмпатией и, к моему удивлению, это получилось. Я ощутил страх, голод и ещё целую гамму чувств, в которых не мог разобраться. Но при этом хорошо различалось, что агрессии там нет. Совершенно неожиданно для себя я вытащил из кармана сухарь и бросил его крысюку. Тот ловко поймал сухарь и захрустел им, попискивая от восторга. До меня донеслось ощущение эйфории настолько яркое, что у меня самого закружилась голова и я срочно заблокировал эмпатию. Крысюк быстро расправился с сухарём и уставился на меня, вопросительно попискивая. И тут меня осенила идея.

Я уселся по-турецки на пол, положив винтовку рядом. Положил перед собой сухарь, а чуть подальше — сатурат. Затем медленно поменял их местами и протянул сухарь крысюку. Тот вылез из-за камня и опасливо подошёл поближе. Я повторил пантомиму с обменом. Крысюк потянулся за сухарём, но я отдёрнул руку и снова показал ему сатурат. Крысюк внимательно осмотрел сатурат, а затем стремительно метнулся к колодцу и исчез. Я подошёл к провалу и осмотрел стенки — все сигналки были на месте. Стало быть, крысы достаточно умны, чтобы понимать, что такое сигналки и не задевать их. Впрочем, чему тут удивляться? Если он действительно понял предложение обмена, то это говорит о достаточно развитом разуме.

Долгое время ничего не происходило. Я вернулся в лагерь и взял несколько сухарей и пару маленьких шайбочек каменного горского сыра, который у нас не пользовался популярностью. Прошло ещё полчаса, и когда я уже начал думать, что крыс исчез навсегда, над колодцем показалась его морда с зажатым в зубах свёртком. Крыс осторожно начал приближаться ко мне. Я опять уселся по-турецки и попытался передать ему чувство спокойного дружелюбия. Крыс, похоже, понял. Он уселся напротив меня, и взял в лапы свёрток, который был сделан из листа какого-то растения. Затем он достал из свёртка и выложил передо мной три сатурата. Я положил напротив каждого сатурата по сухарю, а затем забрал сатураты. Крысюк быстро собрал сухари, засунув их в свою импровизированную сумку. Затем он поколебался, вопросительно пискнул и выложил два каких-то непонятных прозрачных камня. Я осторожно взял один из них и осмотрел — это тоже было что-то вроде сатурата, но чёрного в нём было совсем немного. Мы таких камней не находили, и я не понимал, представляет ли он из себя какую-то ценность. Немного поколебавшись, я выложил напротив камней две шайбочки сыра и забрал камни. Крыс пришёл в неописуемое возбуждение. Он схватил сыр, торопливо засунул его в сумку, метнулся к колодцу и исчез.