Читать книгу "Священная - Синтия Хэнд"

– Так в чем же дело?

Он одаривает меня загадочной улыбкой.

– Я хочу отвезти тебя кое-куда завтра после уроков. Согласна?

– Конечно, – выдавливаю я, с трудом обретя голос.

– Хорошо. Спокойной ночи, Клара.

Он подходит к окну и вылезает наружу.

– Спокойной ночи, – шепчу я вслед, а затем смотрю, как он выпускает крылья, свои великолепные, пестрые крылья, и взлетает.

17

Я поцелую тебя

Всю ночь и следующий день я гадаю, куда Кристиан собирается отвезти меня, а когда он подходит к моему шкафчику после уроков, то даже колеблюсь. Не знаю почему. Может, из-за того, с каким спокойствием он смотрит на меня своими глазами с золотистыми искорками.

– Готова? – спрашивает он.

Я киваю, и мы выходим из здания. На улице нет и намека на Семъйязу. Должно быть, папа отпугнул его навсегда, потому что мама сняла «домашний арест» и разрешила нам с Джеффри выходить за пределы безопасных освященных земель.

Кристиан открывает пикап, и я забираюсь внутрь. Я специально не смотрю по сторонам и не выискиваю Такера, пока мы выезжаем со стоянки. Он позвонил мне вчера вечером, чтобы поговорить о моем отце, но ни один из нас не смог вымолвить и слова. Я не сказала ему, что мой отец – ангел, хотя он, скорее всего, сам догадался. Но знать об этом было бы слишком опасно для Такера, ведь Семъйяза мог бы попытаться вытащить информацию из его головы. Так что чем меньше он знает, тем лучше. К тому же вряд ли он еще в школе, потому что завтра у него соревнования по родео, и он отпрашивался с уроков, чтобы побольше потренироваться. Такер был чем-то озабочен, поэтому даже не спросил, какие у меня планы. А я не стала сама ничего говорить.

Кристиан выезжает из города и сворачивает на грунтовую дорогу, которая вьется по склону горы. Я замечаю вывеску и вытягиваю шею, чтобы увидеть, что на ней написано: «Кладбище Аспен-Хилл».

И от этих слов все внутри меня превращается в камень.

– Кристиан…

– Все в порядке, Клара.

Он съезжает на обочину и заглушает машину. А затем открывает свою дверь, выбирается наружу и поворачивается ко мне.

– Доверься мне.

Он протягивает мне руку.

Мне кажется, будто время замедлилось, пока я опускаю ладонь в его руку и позволяю ему вытащить меня из машины с водительской стороны.

Здесь очень красиво. Зеленые деревья, трепещущие сосны и великолепный вид на горы.

Я ожидала чего-то более мрачного.

Кристиан уводит меня с дороги в лес. Мы обходим могилы, большинство из которых больше напоминают куски мрамора с именами и датами. А затем мы подходим к лестнице, бетонным ступенькам посреди леса, с длинными, выкрашенными в черный цвет металлическими перилами с одной стороны. Мое сердце подпрыгивает к горлу, а перед глазами все туманится. Это же я чувствовала в прошлом году, когда у меня впервые появилось видение. Я так сильно прикусываю губу, что ощущаю привкус крови. Но в этот раз я не переношусь в день похорон мамы, а остаюсь здесь. С Кристианом.

– Сюда, – говорит он и слегка дергает меня за руку.

На этот раз мы не поднимаемся вверх по склону, не идем к вырытой могиле, в которую опустят маму, а проходим к маленькой белой мраморной скамейке в окружении двух осин, рядом с которыми растет единственная, идеальная белая роза.

Увидев цветок, Кристиан сдавленно смеется, а затем отпускает мою руку.

– Кажется, ты говорил, что этот куст розы никогда не цветет, – напоминаю я, глядя на надпись на скамейке: «Любящая мать, преданная сестра, верная подруга».

Радом в земле виднеется табличка – простой белый прямоугольник с именем: «Бонни Элизабет Прескотт», а ниже изображена роза. Никаких дат рождения или смерти, что неудивительно, ведь даже если Элизабет не дожила до преклонного ангельского возраста, ее дата рождения все равно вызвала бы недоумение.

– Она и не цветет, – отвечает Кристиан. – Сегодня это случилось впервые.

Он делает глубокий вдох и осторожно дотрагивается до белых лепестков, а потом смотрит на меня. В этот момент на его лице отражается столько эмоций, что я инстинктивно пытаюсь отгородиться от его чувств. Он знает что-то, что давно хочет мне сказать, нет, ему нужно сказать мне это.

– У моей матери были красивые волосы, – говорит он.

Что ж, я ожидала чего-то другого.

– Она была платиновой блондинкой. Я часто смотрел, как она расчесывает волосы. Она садилась за туалетный столик в спальне и расчесывала их до блеска. А еще у мамы были зеленые глаза. И она любила петь. Она все время пела. Казалось, она просто не могла ничего с собой поделать.

Кристиан опускается на скамейку. Я замираю рядом, наблюдая, как он погружается в воспоминания.

– Я думаю о ней каждый день, – говорит он. – И скучаю по ней. Каждый. Божий. День.

– Я знаю.

Он смотрит на меня с серьезным выражением в глазах.

– Я хочу, чтобы ты знала, что я буду рядом. Когда это случится с тобой. Если ты позволишь, я буду рядом с тобой каждую минуту. Обещаю тебе.

В последнее время мне часто дают обещания. Я киваю. А затем опускаюсь на скамейку рядом с Кристианом и смотрю на горы, едва различая белую вершину Гранд-Титон. Легкий ветерок теребит мои волосы, сдувая их на плечо Кристиана.

Это самое красивое место для кладбища. Здесь так спокойно, никакой суеты и забот, но ты не чувствуешь отстраненности. Потому что отсюда прекрасно видно город. Словно те, кто похоронен здесь, присматривают за нами. Кажется, это идеальное место для последнего пристанища тела мамы. И впервые за все это время мне удается вырваться из повторяющегося кошмара и представить, что произойдет после маминой смерти. После похорон, погребения и всего того, что будет в видении. Сейчас мне кажется правильным, что мы оставим ее здесь. Что ее тело будет лежать в таком прекрасном месте рядом с матерью Кристиана. А я, как и он, буду приходить сюда время от времени и приносить цветы.

Кристиан снова берет меня за руку.

– Ты плачешь.

Я подношу вторую руку к щеке и понимаю, что он прав.

Но, думаю, в этих слезах нет и капли грусти. Скорее уж они полны смирения.

– Спасибо, что привел меня сюда, – говорю я.

– Клара, мне нужно кое-что тебе рассказать.

Он встает, но не отпускает моей руки, а замирает прямо передо мной. Послеполуденное солнце сияет в его волосах, окутывая ореолом. Мне приходится прищуриваться, чтобы смотреть ему в глаза.

– Твой папа ангел, а мама – Димидиус, – говорит он. Это означает, что ты Триплар.

– Откуда ты знаешь это название? – выдыхаю я.

Мне казалось, что это какой-то секрет.