Читать книгу "Каждая мертвая мечта - Роберт М. Вегнер"

Он глянул искоса. Кайлеан не покраснела, чаардан закалял, позволял сопротивляться таким глупостям.

— Видишь ли, ворот — это такое… — он заколебался. — Одно тело. Если из дюжины людей кто-то отпадает, остальные почувствуют это по-настоящему, потому что в день мы поднимали двести тележек с рудой. Двести — и ни одной меньше. А крутили колесо, пока последний не выедет наверх, даже если это крало у нас половину ночи отдыха. Потому на вороте нет другого отсчета, чем отсчет поднятых тележек с рудой. Когда один раб слабеет, остальные проклинают его, плюются, а если дотягиваются, то и пинают. Подгоняют. Порой сильнее, чем бич надсмотрщика. И так же делали и другие. А я… начал сердиться. На него, на этого проклятущего Молнию, но не на то, что он слабеет, а на то, что не плачет, не всхлипывает и не молит о милости. Что он настолько проклятуще горд. А потом — на остальных, что они ведут себя как стая бешеных псов. А в конце — на надсмотрщика, потому что он превратил нас в таких собак. А гнев верданно…

— Знаю, как это бывает. Словно боевой караван, что движется степью. Тяжело сдвинуть такой с места, но еще сложнее остановить.

Мужчина засмеялся коротко и сразу оборвал себя, будто смутившись.

— Да. Словно боевой караван. Я заорал на остальных, навалился на свою рукоять, толкнул. Надсмотрщик загоготал, отдал приказ, и остальные, один за другим, переставали толкать. В конце мы остались вдвоем, Поре и я. А он встал, уперся и начал толкать со мной вместе. Человек может вращать ворот и в одиночку, как может сам потянуть телегу, но как долго? Мы крутили его вдвоем четверть часа… может, немного больше, и с каждым оборотом из меня вытекала ненависть к этому коротышке. Я ненавидел всех остальных: владельца рудника, надзирателя, рабов, — но его все меньше. А Тивох вдруг разъярился и принялся хлестать кнутом куда попало. Бил и бил, пока не устал и не отошел. Не забил нас тогда насмерть, хотя наверняка хотел, но убить двух рабов за раз — такое не сошло бы ему с рук.

Кор’бен замолчал, всматриваясь в свои ладони, возможно, он снова был подле ворота, склонял выю и толкал изо всех сил, только бы не упасть. Кайлеан его не подгоняла. Вино оплетало язык цветочной сладостью, шумело в голове. Солнце неторопливо клонилось к земле, а небо румянилось, словно от стыда. Она почти позабыла, где она и что делает.

— Это не будет рассказ о начале прекрасной дружбы, девушка. — На этот раз Кор’бен долил им вина. — Мы не стали братьями по крови, ночью не плакались друг другу о грехах и обидах. Мне все еще не нравятся молнии, вытатуированные у него на груди. Но когда на следующий день на рудник приехал один из «домашних» и спросил, разбирается ли кто-то в лошадях, потому что нужно объездить нескольких трехлеток, Поре вызвался и, несмотря на исхлестанную спину, показал, что умеет. Я до сих пор не понимаю, как он смог это сделать.

— Кха-дар сказал бы, что это называется мо… тивация. Мотивация.

— Да. У него была мотивация. Он знал, что если вернется к вороту, то не проживет следующий день. А потом прислали за мной, потому что он сказал им, что как верданно я умею делать хорошие седла, а новым коням такие понадобятся. Это не было правдой… я знавал лучших шорников, но у меня тоже была мотивация. И кое-что я умел. Благодаря ему я остался в живых.

— А он — благодаря тебе.

— Да. Две собаки, которые не загрызли одна другую только потому, что цепь была коротка, спасли друг другу жизнь. Как бы назвал твой кха-дар это?

— Наверное, иронией.

— Ну так выпьем за это.

Они опорожнили кубки.

— На твоих щитах не будет никакой оковки?

— Усилю верхний и боковые края прутьями железного дерева. Должно хватить. У нас мало железа. Мало стали, мало всего. Хотя — нет, у нас достаточно цепей. Расковываем звенья и делаем из них наконечники стрел. Или завязываем цепь узлом, обливаем свинцом и получаем кистень. Свинца у нас вдоволь, потому что в здешних городах им часто крыли крыши. Но из свинца не сделаешь шлем, панцирь или меч.

— Вы ведь захватили немало оружия.

— Немало, — согласился он. — Так много, что теперь у нас уже одна кольчуга, шлем, меч или сабля на десяток людей. А раньше — были на сто. Богатеем. Кроме того, часть нашего оружия уходит на сторону. У нас есть союзники, и приходится делиться с ними.

Может, причиной было вино, а может — просто интуиция, однако девушка сразу вспомнила линию разделения, которую она заметила в шатре командования.

— Уваре Лев?

Кивок подтвердил ее подозрения:

— Лев и его Уавари Нахс. У него их более двух тысяч. Черные, словно ночь, высотой в семь футов — демоны, которых боятся все, даже Буйволы и камбехийская Пламенная Гвардия. Они были ценными рабами из-за их размеров и силы, но именно потому их и опасались. Говорили мне, что в Коноверине на плантациях нельзя было размещать их больше, чем по трое одновременно. Бьются короткими копьями с наконечниками в два фута, топорами и вомве, длинными, в пять футов, боевыми серпами. Я видел коня, перерубленного напополам одним ударом этого оружия. И собирают вокруг себя других с запада. Из черных племен.

— Зачем?

Он покачал головой.

— Ты задаешь неверный вопрос. Я говорил тебе, что много рабов — не с севера. Меекханцы многочисленней прочих, но примерно четвертая часть — это люди из-за западной границы. Взяты над Нве, с Бахийской равнины и других стран за этими горами. Имрели, Бахоне, Бус Каре… кто бы там упомнил их варварские названия. Большая часть их держится Уваре и его Уавари Нахс, потому что… потому что. Потому что, даже если их племена когда-то вели войны, все равно… Видишь, я за воротом больше всего ненавидел меекханцев — больше, чем этого проклятущего Молнию. Потому что мы происходили из одного уголка мира. Так оно действует. Кроме того, при Льве находится Королева Невольников, и если он правит страхом, она держит их сердца. Деменайя не участвует в советах и нечасто показывается, но если пришлет просьбу о ста бочках солонины — то получит их. Потому что иначе может приказать своим людям оставить нас и уйти.

В ней говорило вино.

— В таком случае, может, сказать им поцеловать в задницу всех демонов Мрака?

Кор’бен вздохнул.

— Кахель не хочет отказываться от Уваре и его воинов. Кроме Уавари Нахс у Льва есть еще несколько тысяч бойцов. Они хорошо сражаются, знают эту территорию, им известно, как выживать в лесу, какие растения можно есть…

— И когда следует уйти отсюда? — спросила она, глядя ему в глаза.

Он странно скривился, а руки его невольно обронили проклятие на ава’анахо.

— Да. И это тоже. Как он говорил на совете, через два месяца придет сезон дождей. Это словно… зима в Степях. Все тогда замирает: торговля, обработка земли, войны. Целый месяц ничего, кроме дождя. Низины к востоку от нас превратятся в заливные луга, реки расширятся вдвое. Я видел это много лет подряд. Армии стоят в городах, потому что здешние дороги едва возможно использовать для пешего пути. Конница или повозки взбили бы их в засасывающую все грязь. А если не найдешь сухого места, на тебя напустится одна из здешних болезней: тиф, горячка, красный понос. Умрешь с внутренностями наружу с той или другой стороны. А может — с обеих сразу.