Читать книгу "Судьба княгини - Александр Прозоров"

Великий князь немного постоял с протянутой грамотой, после чего мрачно спросил:

– Кто-нибудь наконец развяжет моему племяннику руки или нет?

3 мая 1433 года

Москва, Кремль

Великокняжеская дружина вернулась в столицу тихо и спокойно – без звона колоколов, толп встречающих воинов горожан, без суеты с подготовкой праздничного пира.

Да и что тут сказать – назвать сей поход победой было нельзя. Как, впрочем, и поражением. Просто ушла дружина с одним великим князем, вернулась с другим. Только и всего. Мир не рухнул, большой крови не пролилось, никакие земли не потеряны, выкупов и даней платить незачем. Бояре и князья на своих местах и уделах остались, подати и законы не изменились, судьи тоже.

Правда, ближняя свита Василия Васильевича вслед за юным князем отправилась в Коломну, уступив свои покои в великокняжеских хоромах звенигородцам, да стража дворцовая перешла в разряд обычного служивого люда, сменившись галичанами – каковым Юрий Дмитриевич, понятно, доверял куда как более.

Вот и все.

Уже в паре верст от столицы никто никаких перемен и вовсе не заметил.

В Кремле же свита нового правителя, спешиваясь и отдавая поводья холопам – входила во дворец, с любопытством осматривалась. Тысяцкие и сотники сразу пошли к стенам, оценивали состояние башен, наличие припасов и ратных сил, проверяли оружейные комнаты. Обозники располагались в хлевах и конюшнях, расседлывали скакунов, задавали корм лошадям, разгружали возки.

Люди въезжали в свой новый дом – и потому, само собой, никакого разора и насилия никто не чинил, никто ничего не грабил. С какой стати галичанам собственными руками причинять ущерб самим себе?

Юрий Дмитриевич тоже с интересом осматривался в покоях, в каковые не заглядывал уже больше шести лет. Да и ранее бывал здесь изредка и не везде, будучи лишь гостем старшего брата.

Теперь же второй сын Дмитрия Донского оказался в богатых хоромах хозяином, и потому расписная опочивальня с высокой периной теперь принадлежала ему, равно как двойная горница перед спальней, и еще одна маленькая светелка за отдельной дверью, плюс еще две, соединенные с ближними комнатами коридором.

Часть горниц, как понимал великий князь, отводилась слугам, готовым появиться в покоях господина по первому зову. Другие светелки – самому правителю. Василий Дмитриевич, помнится, любил почитать, запивая арабские сказки хмельным медом и любуясь из окна открывающимися просторами. Однако светелка с удобными креслами и столом оказалась заставлена сундуками с земельными грамотами и податными списками и явно предназначалась для разрешения служебных хлопот; комнату с пюпитром окружали полки с молитвенниками и псалтырями – пыльными, тронутыми паутиной и никогда не открываемыми. Тоже не лучшее место для вечернего чтения. Остальные комнатушки и вовсе походили на темные кладовки. Назвать светелками конурки с крохотными окнами под потолком у Юрия Дмитриевича просто язык не повернулся.

– Или это Софья тут после смерти Василия похозяйничала? – задумчиво пробормотал великий князь. – Она до сказок тоже охоча, вполне могла и к себе всю библиотеку перенести.

Юрий Дмитриевич, продолжая исследовать свой новый дом, прошел по коридору еще дальше, толкнул дверь – и неожиданно для себя самого оказался в Думной палате. Горнице размером примерно двадцать на двадцать шагов, с двумя резными столбами, удерживающими поперечную балку, с обитыми добротным сукном стенами, и подшитым парчой потолком, с тремя забранными разноцветной слюдой высокими окнами. Но самое главное – со стоящим на возвышении троном, плотно оклеенным перламутровыми пластинами, отчего он весь казался радужным и светящимся.

– Великий князь, великий князь! – случившиеся здесь слуги и бояре, свои и московские, склонились в глубоких поклонах. – Наше почтение, Юрий Дмитриевич!

Новый московский правитель остановился перед троном, ощутив в душе легкий холодок.

Никогда в своей жизни он не думал, что однажды займет сие место! Не думал, не искал сего трона и не испытывал особого желания его занять. Все честолюбие звенигородского князя поглощала его любовь к Софье, и вся страсть к победам и достижениям сводилась к одному: к желанию сложить добытую славу к ее ногам, заслужив благодарственный поцелуй и искреннюю ласку.

И вот теперь поди же ты – вопреки его собственным стремлениям трон сам нашел Юрия Дмитриевича и теперь ждал его восхождения.

Воевода все еще находился в походном облачении: толстый поддоспешник длиною почти до колен, крытый бирюзовым шелком, туго набитый конским волосом и простеганный серебряной проволокой, меховые штаны, заправленные в бычьи сапоги, войлочная тафья на голове, сабля на поясе. Сиречь, все что для битвы требовалось – так это наскоро броню поверх сего одеяния накинуть да шлем застегнуть.

Однако кресло – не седло, с оружием на боку в него не сядешь. И все же соблазн оказался слишком велик. И потому новый великий князь расстегнул пояс, передал его в руки ближнему воину, даже не посмотрев на то, что тот оказался из москвичей, медленно поднялся по ступеням и торжественно опустился на московский стол…

Но тут распахнулась дальняя двустворчатая дверь – и сердце Юрия Дмитриевича судорожно сжалось, ибо в Думную палату стремительно вошла женщина, вот уже половину жизни владеющая всеми его чувствами, помыслами и его душой!

С момента их последней встречи Софья почти не изменилась. Тот же пронзительный карий глаз, то же точеное белое лицо, та же стать, те же острые пальчики в сверкающих перстнях. Вестимо, может статься, что невидимые под самоцветным кокошником волосы успели посветлеть, а тело под парчовым сарафаном стало уже не столь гибким и бархатистым. Однако сейчас ничего подобного было не разглядеть. Чтобы сие узнать, женщину требовалось сперва раздеть, затем опустить в мягкую перину, осторожно коснуться губами шеи и плеч…

– Проклятье! – Юрий Дмитриевич внезапно поймал себя на том, что мысли и мечтания его помимо его воли умчались куда-то в неправильную сторону, а потому вскочил и резко тряхнул головой. – Ничего подобного!

Софья Витовтовна остановилась посреди палаты, резко приказала:

– Оставьте нас все!

В ее голосе прозвучала такая властность, что никому и в голову не пришло ослушаться. Челядь низко склонила головы и торопливо прыснула прочь.

Вдовая княгиня сделала еще два шага вперед, всматриваясь в любимого витязя. Ее сердце стучало и металось, словно попавший в силки птенчик, ее тело горело жаром, ее душа не могла найти себе места, вырываясь наружу, словно бы желая броситься вперед и самой обнять ненаглядного мужчину. Однако материнская тревога оказалась сильнее всех прочих желаний, и потому в первую очередь Софья громко спросила:

– Что ты сделал с моим сыном, подлый предатель?!

– С нашим сыном, Софья, – негромко поправил ее непобедимый воевода, спускаясь навстречу, слабо усмехнулся и пожал плечами: – Я наградил Ваську Коломенским уделом. Пусть поживет там без тревог и суеты да уму-разума наберется. А там посмотрим.