Читать книгу "Голубое сало - Владимир Сорокин"

Рита. У тебя тоже. Во все глаза… У тебя страшные глаза каждый раз. Начинать?

Миша. Минуту, еще минуту… минуту. Давай растянем, давай чуть-чуть помедлим… (Мучительно трет свое лицо ладонями.) Всю жизнь мы куда-то торопимся… и самое приятное делаем наспех. Словно в будущем будет еще лучше.

Рита. Как сердце бьется… давай я что-нибудь… ты хочешь чаю?

Миша смотрит на нее. Они смеются.

Прости, милый.

Миша. Ты много занималась сегодня?

Рита. Не очень. Руки с утра тяжелые. Играла из ряда вон. Партита еще ничего, а концерт – ужасно. Остается неделя, а я совершенно не готова.

Миша. Ты все сделаешь. Ты сильная. Скажи, а что Семен? Как его Брамс?

Рита. Ну, Сеня – perpetuum mobile. У него не может быть провалов. Дома он работает как часы. Встает в восемь. Два часа играет, потом прогулка, потом опять два часа, потом ланч. Потом – час. А потом он едет к Вере. И они занимаются любовью. И идут обедать в “Три короны”. Спит ночью он всегда один. Наркотиков почти не употребляет. Курит умеренно. По субботам ездит верхом… Очень правильный образ жизни для профессионального музыканта. Хотя последнее время мне не нравится его игра. Слишком рационально, слишком академично. Особенно Брамс. Как-то… нет нерва, нет… разлома какого-то. Романтики не были так академичны. То, что хорошо для Гайдна, вовсе не годится Брамсу. А Брамс… (Встает.) Я не могу больше! Я не могу! Я не могу больше!

Миша. Хорошо… не волнуйся… хорошо. Начнем.

Раздеваются догола. Рита достает из буфета два стакана и черную скатерть; накрывает стол скатертью, ставит на нее стаканы и свечу в подсвечнике; Миша зажигает свечу, тушит свет; из тайного внутреннего кармана своего пальто вынимает резиновую грелку с трубкой; на конце трубки надета игла от шприца. Рита и Миша садятся за стол напротив друг друга.

Миша (кладет грелку перед собой.) Вот… не остыла еще.

Рита (протягивает руки, кладет на грелку). Теплая… совсем еще… ты так и ехал с ней в обнимку? Из Витебска?

Миша. Да. Сидел, держал ее под пальто… а соседка-старушка спросила: “У вас живот болит, молодой человек?”

Рита (нервно смеется). Живот болит! Живот болит! Боже мой! Живот болит… Милый, а можно…

Миша (перебивает). Нет, не спеши. Сейчас. (Считает.) Раз, два, три.

Открывает грелку, осторожно наклоняет над стаканом; из грелки в стакан льется кровь; Миша аккуратно разливает всю кровь в два стакана и кидает грелку на пол.

Рита (с болью в голосе). Меньше стакана.

Миша. Чуть-чуть не хватило… но ничего.

Рита. Жаль… а почему меньше?

Миша. Потому что. (Зло смотрит на нее.) Мы же, кажется, договорились?

Рита (трясет головой, нервно вздрагивает и часто дышит). Нет… я просто… хотя… (Кричит.) Почему?!

Миша. Я убью тебя!

Рита (всхлипывает). Милый… нет! За что нам?! Нет! Нет! Нет!

Миша (трясется от ярости). Я размозжу тебе голову, дрянь! Замолчи!

Рита. Ты… ты всегда! Всегда! Я не могу!

Миша (кричит). Молчать!!

Рита смолкает и сидит вздрагивая, вцепившись руками в стол. Миша ждет, затем ставит перед ней стакан с кровью. Рита обнимает его дрожащими ладонями и неотрывно смотрит. Миша придвигает свой стакан к себе поближе. Они долго сидят молча.

Надо… чтобы… (пауза)… все шло… плавно… плавно… (Отпивает из стакана.)

Рита (смотрит на него, поднимает свой стакан и залпом выпивает). А-а-а… слева… все слева… мама…

Миша маленькими глотками допивает кровь. Рита жадно смотрит на него. Он оставляет последний глоток ей, протягивает стакан. Она допивает, держит стакан над собой, запрокинув голову, ловит губами капли крови.

Миша. Дома… (тяжело улыбается) дома…

Рита. Это… не тяжелая… там… совсем нет. Нет?

Миша. Нет. И не будет.

Рита. Тебе… тебе совсем?

Миша. Совсем. Я люблю тебя.

Рита (рыгает, смеется). Странно…

Миша. Что, милая?

Рита. Почему – только русская кровь?

Миша. Никто не знает.

Рита. Только русская! Не татарская, не калмыцкая…

Миша. Не грузинская… и даже не армянская… плавно… плавно… (закрывает глаза)… все плавно… белые…

Рита (берет его руки в свои). Расскажи. Расскажи. Расскажи.

Миша (не открывая глаз). Он недавно нанялся. Трамбовальщиком. Бывший зек. Сидел за воровство. Рассказывал немного про Туруханский край. Как там ноги потерял.

Рита. Он безногий?

Миша. А… я не сказал сразу?

Рита. Ты не сказал сразу.

Миша. Да. Безногий. В Туруханске был их лагерь. Он работал на пилораме. И блатные проиграли его в карты.

Рита. Как это?

Миша. Ну, если играть больше не на что, уголовники играют на людей… белые… белые… на живых теплокровных людей…

Рита. А при чем здесь ноги?

Миша. Они отрезали ему ноги на пилораме.

Рита. Зачем?

Миша. Затем, что проиграли его в карты.

Рита. А при чем здесь ноги? Они же его проиграли. А не ноги.

Миша (некоторое время молчит, закрыв глаза). Ноги им были не нужны. Им нужно было просто их отрезать.

Рита. А он? Он им был нужен?

Миша. Он… он… им не был нужен. Он был нужен мне.

Рита (счастливо смеется). Я ничего не понимаю… ха-ха-ха! О, как давно я не была у мамы!

Миша (качает головой). Нет… все не так плавно… не все блестит…

Рита. У нее опять звон в ушах. Говорят, это следствие звуковой травмы. Но она никуда не выходит. Откуда у нее звуковая травма?

Миша. Радио. Радио. Оно сейчас развивается… дикими, страшными темпами. Радио может все. Оно… даже может проникать в человеческие тела…

Рита. И в кровь?

Миша. И в кровь.

Рита. Как это возможно?

Миша. Волны… радиоволны… (открывает глаза)… Он трамбовал бетон под фундамент. Лучше любой машины. Залезал в свежую заливку, рабочие протягивали ему шест. Он хватался за шест руками, а торсом своим начинал… так вот… быстро и тяжело вибрировать… трястись так… быстро и тяжело…

Рита. Как эпилептик? Или… как испуганный, смертельно испуганный человек? У нас когда выгоняли Покревскую, она тряслась. Так тряслась, так тряслась… я никогда… никогда…