Читать книгу "У кромки океана - Ким Стэнли Робинсон"

Надежда произнесла:

– Однажды я потеряла целых четыре коробки из-под ботинок – там хранились рисунки. Даже не знаю где и когда. Как-то раз собралась посмотреть – а их нигде нет… – Она встала, принесла с кухни бутылку шотландского виски и пару стаканчиков. – Выпьем.

– Спасибо, налей. – Том вздохнул. – Ну и денек!

– Все произошло так быстро. Надо же, только утром мы катались на велосипедах, дела шли нормально…

– Да… – Том отхлебнул. – Это жизнь. – Он стукнул кулаком по альбому: – Просто вещи. Всего лишь.

– Ты не хочешь показать мне фото?

– Пожалуй, хочу. А тебе интересно?

– Конечно.

Том, показывая фотографии одну за другой, объяснял Надежде, где карточка была снята и кто на ней изображен. Он в подробностях помнил почти все обстоятельства, лишь в отношении некоторых снимков был не совсем уверен:

– Это – квартира в Сан-Диего. Или в Санта-Крус… Они очень похожи.

Несколько раз он замолкал и просто смотрел, затем переворачивал большую страницу с шевелящимися на ней фотографиями. Довольно быстро он долистал до последней страницы альбома; та была пустой. Том долго глядел на нее.

– Всего лишь вещи…

– Не совсем, – мягко сказала Надежда. – Но – почти.

Они чокнулись и выпили. На небе показались звезды. Запах дыма все еще чувствовался. Они налили по второй.

И тут, наконец, Том решил поставить точку. Он опрокинул в рот свой стаканчик и поглядел на Надежду с кривоватой усмешкой:

– Ну так когда отбывает твой корабль?

* * *

«Странно, – думал Кевин, – сражаться с огнем, носиться по кустарнику с топором до тех пор, пока воздух не начал обжигать легкие, а в душе ничегошеньки не испытывать. Совершенно бесстрастно наблюдать, как гибнет в пламени домик деда, размышляя, насколько больше дыма дает пластмасса, чем дерево…»

Оцепенение. Кевин все эти дни работал очень много. Обкладывал кафелем место для терминала домашнего компьютера в кухне Оскара – с начала до конца собственными руками. Вникал в малейшие детали ремонта и реконструкции, отделывал, подкрашивал. Можно навсегда завязнуть в подобной кутерьме, стремясь к совершенству, которое без микроскопа и не оценишь. Похоже, Кевин сам хотел этого.

Раньше жилище Оскара было заурядным домом стандартного типа. Зато теперь, объединив комнаты на южной стороне в общую залу и прорезав в верхней части стен этих комнат окна, Кевин добился того, что череда клетушек трансформировалась в просторное, залитое светом помещение, где по его совету установили множество горшков с растениями. Напротив залы Кевин оставил жилые комнаты; стены их тоже не доходили до потолка, а кончались окнами. Получилось, что эти комнаты – библиотеку, гостиную, столовую – заливал через верхние стекла теплый свет с зеленым оттенком из полной растений залы. Такая архитектура, по замыслу Кевина, должна давать приятное ощущение простора в доме. Пол в некоторых местах был перестелен на разные уровни, а бассейн под центральным световым куполом окружен большими фикусами вперемешку с черными полыми столбами, наполненными водой. Все это образовало очень симпатичный центральный холл. Кевин всегда стремился к тому, чтобы в доме человек чувствовал себя как бы одновременно и на открытом пространстве, и защищенным от стихии.

Кевин часами бродил по дому, кое-где подкрашивая, или сидел и пытался вообразить, как будут выглядеть комнаты, когда их обставят. У него стало привычкой делать так перед завершением работы. Приятно – еще один дом сделан, еще одному пространству придана форма.

С Рамоной он больше не виделся – нигде, кроме как на играх; на поле она, как всегда, приветствовала его улыбкой, яркой, но безличной – улыбкой, не говорящей ничего, разве только, что, возможно, Кевин занимает пока в ее сознании какое-то место. Он не обращал внимания.

Он избегал разогреваться в паре с Рамоной. Как-то раз на тренировке они отрабатывали в четверках точность передачи мяча «навесом». Рамона разговаривала очень странно; слова ее были какими-то ходульными, наподобие лозунгов, даже когда она подбадривала Кевина со скамьи. Нарочитая, неловкая речь – совершенно на Рамону непохоже! Ну и ладно.

Фортуна выдавала Кевину одну зуботычину за другой, будто кто-то наслал на него неизбывное заклятие. Сплошной чередой тянулись дни, исковерканные, разодранные в клочья… Но ему было плевать, и в этом крылся ключ к его терпению. Когда тебе все безразлично, какое может быть давление судьбы?

Потом произошел случай, когда Кевин на бегу столкнулся с Рамоной у Фрэна в булочной, а та отскочила, как в испуге. «Боже, – подумал Кевин тогда, – спаси и сохрани! Да пошла она куда подальше, если чувствует себя виноватой, а сама ничего не делает, чтобы изменить положение».

Раз ты не действуешь – значит, это не настоящее чувство. Одна из любимых фраз Хэнка в репертуаре его бессчетных несвязных проповедей. Если поговорка не врет и если Рамона ничего… Ох, ладно. Наплевать.

Лучше всего он чувствовал себя, когда был занят работой. Сделать помещение столовой под старым гаражом светлым и озеленить, насколько возможно. Поставить световые люки – своеобразные короба – на крыше, на короба водрузить колпаки из молочного стекла, законопатить щели, сделать все так чисто и аккуратно, чтобы через много лет, когда придут кровельщики ремонтировать крышу, они бы, увидев его работу, сказали: «Вот это мастер!» Протянуть проводку аппарата терморегуляции – нервной системы дома. Побольше кафеля на кухне, мозаики всех сортов. Декоративное искусство – тоже искусство. Пилить доски, заколачивать гвоздь за шесть-семь ударов, каждый чуть-чуть сильнее предыдущего – плотницкий ритм; такт его мечты… Вальс в ритме гвоздя – тук-тук-тук, тук-тук-тук. Положить заново крышу на северной стороне, а заодно построить крыльцо под ней…

Трудясь над злополучным крыльцом, Кевин на мгновение зазевался и вывалился на землю из проема. Больно зашиб локоть. Габриэла носит эластичный налокотник от растяжения связок – такими пользуются плотники; совсем молоденькая девчонка… Все постарели. В спальне должно быть прохладно во что бы то ни стало.

Однажды после рабочего дня Хэнк извлек из багажной сумки своего велосипеда «шестерню», иначе – упаковку из шести банок пива, и плюхнул ее под нос Кевину, расшнуровывавшему, сидя на скамеечке, рабочие ботинки.

– Будем? – Они молча хлопнули крышками банок, немного посидели, глядя по сторонам. Затем Хэнк открыл рот: – Ну что, говорят, Рамона вернулась к своему…

– М-гм.

– Скверно.

Кевин кивнул. Хэнк с сочувственным видом заглатывал пиво. Кевин не удержался, чтобы-сказать, что теперь жизнь Рамоны будет ложной, что они с Альфредо не могут быть по-настоящему счастливы.

– Наверное… – Хэнк поводил глазами. – Трудно сказать. Со стороны никогда нельзя судить безошибочно. Интимная жизнь, понимаешь…

– Тоже верно. – Кевин долго изучал банку в своей руке. Наконец, убедившись с достоверностью, что она пуста, взял следующую. Хэнк сделал то же.