Читать книгу "Тридцать третье марта, или Провинциальные записки - Михаил Бару"

Вернемся, однако, в восемнадцатый век. Первого сентября 1778 года по указу Екатерины Второй Александров получил статус уездного города. Через три года городу по высочайшему соизволению был пожалован герб. В верхней части герба находится губернский владимирский лев, а в нижней — две наковальни и тиски, символ кузнечного ремесла, которым к тому времени славился Александров. В топографическом описании Владимирской губернии 1784 года написано, что «главнейшая промышленность здешних купцов и мещан состоит по большей части в кузнечном мастерстве, содержании полотняных фабрик и кожевенных заводов, а также в торговле общеупотребительными и съестными припасами». К началу девятнадцатого века в Александрове на две с лишним тысячи жителей приходилось около пятидесяти кузниц. По рабочим дням от стука молотов о наковальни звенело в ушах у всех, включая мышей в погребах. Александровские кузнецы были большими эстетами. Даже к цепям своих дворовых собак выковывали затейливые брелоки. Да что кузнецы — любая собака могла выковать гвоздик или скобу для ремонта своей будки. В городе была улица под названием «Кузнечная». Она и сейчас есть, но под именем Зои Космодемьянской. Нет, несчастная девушка не жила и даже не проезжала мимо Александрова. Она не виновата. Никто не виноват. Но название улице так и не вернули. Один из последних представителей старинной кузнечной династии Жижимонтовых, которой более трехсот лет, еще живет на этой улице, еще борется за то, чтобы называли ее «Кузнечной».

Говоря об Александровских династиях, нельзя не упомянуть еще о двух, купеческих — Барановых и Зубовых. История Барановых уходит корнями в первую половину восемнадцатого века. Еще в 1740 году в дворцовой Новоалександровской Слободе имел небольшую торговлю Тихон Петрович Баранов. Его внук, Федор Николаевич, уже вовсю тор говал холстами, нанкой и крашениной по местным ярмаркам и в Москве. Война двенадцатого года разорила Баранова — основные его покупатели были в Москве. Но он смог подняться. Устроил в своем доме красильню, а затем и небольшую фабрику для тканья платков и холстины. Потом построил еще одну фабрику для окрашивания бумажной пряжи в красный цвет. И тут настал черед его сына, Ивана Федоровича, брать отцовское дело в свои руки. Иван Федорович от природы был исключительно одаренным человеком — не только купцом, фабрикантом, но и талантливым изобретателем. Он выращивал на побережье Каспийского моря водоросль морену, чтобы из нее по собственной технологи, добывать высококачественный тканевый краситель. Мало того, Иван Федорович нашел новый, удобный способ закрепления краски на тканях — настоем пшеничных отрубей. Вот сейчас мне возразят нынешние скептики — подумаешь, отруби. Что ж тут такого? А такого, что до отрубей в России краску закрепляли выдерживанием ткани в смеси навозной жижи и бычьей крови. Конечно, потом ткани отмывали, но… Так что не будем судить свысока о технологии, изобретенной купцом Иваном Барановым. Впрочем, самое удивительное в Баранове было, наверное, не это, а то, что он ни от кого не скрывал своих изобретений и охотно ими делился. Иван Федорович мечтал о том, чтобы русское купечество широко торговало с азиатскими странами. Уж больно хотелось ему вытеснить из этой торговли англичан. Баранова избирали Александровским городским головой. Многое он сделал для города, не в последнюю очередь на свои собственные средства. В его доме находили приют и странники, и погорельцы, и просто нуждающиеся. Иногда до полутора тысяч человек жило на его иждивении. Каждый год пяти невестам лично от себя Иван Федорович давал приданое. А спрашивать, где же теперь такие люди, — глупо. Не дети мы, чтоб такие вопросы-то задавать. Но отчего они не родятся вновь? Неужто во всем экология виновата? Все же, меньше надо пить кока-колы и есть гамбургеров. Глядишь, и наладится все. Ну, пусть не все, но хоть малая толика… Да, чуть не забыл. Прожил Иван Федорович Баранов всего сорок лет. Дети его потом расширили дело. Завели новые фабрики в Александровском уезде. Обучали инженеров с других предприятий, строили больницы, школы и аптеки. Короче говоря, в семнадцатом году все оставили кипящему возмущенным разумом пролетариату в образцовом порядке.

Обратимся к другому именитому александровскому купеческому роду — Зубовым. В писцовой книге за 1677 год есть запись: «Среди посадских дворов за рекою Серой… во дворе Ивашко Петров сын Зубов печет калачи». Калачами, однако, дело не ограничилось. Потомки Ивана Зубова стали текстильными фабрикантами, как и Барановы. Строили красильно-набивные фабрики и на паях с Барановыми завели неподалеку от Александрова, в Карабанове, фабрику по крашению кумачей, набивке платков и рубашечных ситцев. У Зубовых в начале девятнадцатого века был лучший частный дом в городе. Именно в этом доме, у братьев Степана и Михаила Зубовых, останавливался Александр Первый во время своего посещения Александрова. «Выслушав рапорт городничего и удостоив милостивым поклоном челобитие городского общества в лице его городского головы и выборных», Александр «спешил на отдохновение в покоях дома братьев купцов Зубовых». Верноподданные александровцы отдохнуть ему, однако, не дали. «Беспрерывное „ура!“ волновавшейся массы народа, окружавшего дом, поощрялось неоднократным появлением в растворенном окне открытого и доброго лица Императора… Государь удостаивал приемом представителей местных властей, дворянства и купечества и, подкрепив себя приготовленным для него и свиты в тех покоях обедом-завтраком, кушал чай».

Поняв, что в Александрове выспаться ему как следует не дадут, Император поблагодарил всех за радушный прием, «пожаловал в память сего невестке первого и жене второго каждой по перстню, украшенному драгоценными каменьями», сел в карету и укатил в Москву. Невестке потом этот перстень припомнили, конечно. Еще и теперь, спустя почти двести лет, в сувенирных лавках Александрова вам предложат из-под полы, конечно, с убедительнейшей просьбой сохранения строжайшей тайны, тот самый, невесткин перстень. Мол, пришлось ей прятать перстень от обиженной свекрови, да закопала она его в огороде, да увидел это мальчик, несший самовар в покои, и потомок этого мальчика, если б не нужны были срочно деньги на операцию за границей, ни за что бы и никогда, но… вернемся к Зубовым.

Василий Павлович Зубов, деятельность которого пришлась на вторую половину девятнадцатого века, был не только промышленником. Жил он уже в Москве и из столицы управлял своими предприятиями. Живо интересуясь музыкой, он собрал уникальную коллекцию смычковых инструментов, в которой были скрипки Амати, Гварнери и Страдивари. Несколько лет Василий Павлович даже возглавлял Московскую консерваторию, пока его на этом посту не сменил Петр Ильич Чайковский. Вместе со своими родственниками, с семейством Барановых, с другими александровскими купцами и фабрикантами, Зубов приложил все усилия к тому, чтобы железная дорога из Москвы в Ярославль прошла через Александров, а не Переславль-Залесский. До сих пор экскурсоводы в Переславле, рассказывая об этом факте, скрежещут экспонатами своих музеев.

Последний из фабрикантов Зубовых, Павел Васильевич, получил образование в московском университете и стал химиком, чтобы вместе с отцом заниматься красильным делом на фабрике. Увы, он быстро понял, что не имеет ни малейшей склонности к управлению фабрикой. После смерти отца в 1889 году Зубов продал фабрику и окончательно переехал в Москву. Двадцать лет он занимался наукой в первой термохимической лаборатории МГУ, но знаменит стал не своими научными изысканиями. Павел Васильевич был страстный нумизмат. Его называли Третьяковым нумизматики. Коллекция монет, собранная Зубовым, по отзывам специалистов, была больше чем Эрмитажное, Парижское и Берлинское собрания монет вместе взятые. Она и вообще была крупнейшей в мире: в ней насчитывалось двести тысяч экспонатов. В 1901 году Павел Васильевич завещал Государственному историческому музею всю свою коллекцию, а кроме нее и обширную библиотеку.