Читать книгу "Средневековая Европа: От падения Рима до Реформации - Крис Уикхем"

Важно подчеркнуть, что увеличение объема письменной документации само по себе еще не означает роста грамотности в любом понимании (я здесь подразумеваю под ней умение читать и/или знакомство с письменными текстами); эта корреляция более характерна для позднего Средневековья. При Каролингах, как мы видели, знать в основном была грамотной, возможно, более грамотной, чем к XIII веку; деятельность, связанная с письмом, была уделом не только духовенства, а письменная документация применялась в разных сферах, как в государственном управлении, так и вне его[281]. Тем не менее объемы этой документации уступали тем, которых достигли органы государственного управления гораздо более скромных территорий в XIII веке. Итак, дело не в росте грамотности, а в том, что все большее распространение получало использование письменной документации в повседневном политическом взаимодействии на самом обыденном уровне, в том числе с сельчанами, недостаточно грамотными, чтобы эти послания читать. В IX веке Людовик Благочестивый отправил бы гонца, чтобы тот огласил волю короля местному собранию (при этом гонец, как мы видели раньше, мог иметь при себе письменный текст); в XIII веке Эдуард I посылал скрепленное печатью предписание конкретным лицам с конкретными указаниями и оставлял себе копию. В результате связи были гораздо прочнее. Так же происходил обмен информацией; извещать население власти тоже все чаще предпочитали в письменном виде и получали отклик – хотя бы в форме петиций.

Это не значит, что короли и их советники полагались только на такой способ коммуникации. (Здесь самое время добавить, что более активное использование письма было сугубо техническим моментом, оно не меняло ни способность выражать мысли, ни тем более образ мышления, как иногда утверждают историки и социологи.) Устная связь не теряла значимости, как не теряет и по сей день. Часто создается впечатление, что всех этих посланцев от королевского двора, приносивших политические сплетни, которые в основном и давали затем материал для летописей, отправляли именно с этой целью: для распространения устной информации в желаемом ключе и сбора информации (то есть шпионажа). Однако для этого тоже требовалась гораздо более многочисленная когорта путешествующих по официальным делам, чем та, что имелась в распоряжении правителей в предыдущие столетия, и эта когорта, учитывая торгово-экономические перемены, рассмотренные в главе 7, как раз множилась, равно как и представители цистерцианского и других монашеских орденов, а вскоре, как мы еще увидим, и нищенствующие монахи. Если аббат Луп Феррьерский из Западно-Франкской державы в своих письмах 850–860-х годов нередко тревожился, не зная, где именно в данный момент находится король, то к началу XII века такие сведения уже распространялись систематически и целенаправленно – разумеется, когда королю не требовалось сохранить свое местопребывание в тайне[282]. Итак: правительственный штат разрастался; чиновники перемещались и обсуждали государственные дела на более регулярной основе, чаще рассылались документы, чаще вершилось правосудие на местах, налоги собирались систематически, что позволяло, с одной стороны, содержать увеличенный чиновничий аппарат, а с другой – за счет необходимости вести точную отчетность, пусть даже силами самих налогоплательщиков, – увеличивало присутствие верховной государственной власти в городах и селениях каждого королевства, княжества, городской области Европы. Первопроходцами здесь выступали Италия и Англия; вскоре тем же путем двинулись Франция (и ее самое развитое в административном отношении княжество Фландрия) и Арагон; еще чуть позже – Кастилия, Венгрия и некоторые из германских княжеств; остальные государства Северной и Восточной Европы задерживались. Однако направление развития везде было одинаковым – усиление связей между властями и народом, а также контроля.

Как уже было сказано, чиновники обычно демонстрировали верноподданничество, но были не чужды коррупции. Существовал ли способ удержать эту коррупцию в границах допустимого? Каролинги пытались решить проблему с помощью подробно прописанной клятвы верности королю; кроме того, они регулярно посылали missi проверять, не бесчинствуют ли графы и другие представители власти на местах, и устраивали массовые покаяния. К началу XI века насаждаемое Каролингами морализаторство в политике исчезло почти везде и впоследствии, как мы видели, представало лишь одной из составляющих церковного «реформаторства» XI столетия, уже не имевшего отношения к светской власти. Однако практику посылать ревизоров, уполномоченных, следователей от имени верховных властей возродить было несложно даже там, где она действительно исчезла. Один из примеров – английские окружные судьи в XII веке, другой – папские легаты и делегированные судьи. Все чаще и чаще мы встречаем целенаправленные «дознания» по делам местных уполномоченных в Англии и Франции: расследование деятельности английских шерифов в 1170 году; чистка государственного аппарата, инициированная английскими баронами в 1258–1259 годах, или не менее тщательные enquetes (опросы), проведенные Людовиком IX во Франции в 1247–1248 годах и позже. Все они вскрывали злоупотребления местных чиновников и были нацелены на масштабную борьбу с коррупцией[283].

Помимо этого, мы наблюдаем развитие учета и контроля, который становится рутинным, даже зачастую бюрократическим. И снова – еще в середине XII века – пример подает Англия: ежегодные отчеты о финансовых делах графства, предоставляемые шерифами в Палату шахматной доски, получившую свое название от клетчатого полотна, на котором королевский казначей, как на счетах, проверял полученные от шерифа данные. Проверка велась в присутствии самого шерифа, у которого при этом наверняка тряслись поджилки, о чем красноречиво повествует наш самый надежный источник – «Диалог о Палате шахматной доски» Ричарда Фиц-Нигела, написанный около 1180 года. Автор «Диалога» не скрывает, что драматичная обстановка соответствовала, по его словам, «противостоянию и борьбе» шерифа и казначея. По указу Людовика IX, как сообщает нам его биограф Жуанвиль, бальи и другие чиновники после окончания срока службы задерживались в своем округе на 40 дней, в течение которых рассматривались жалобы на их работу. Форма отчетности здесь была иная (Палата шахматной доски не расследовала должностные злоупотребления, только недоимки и мошенничество), однако организация тоже на высоте. Дальнейшее развитие система получила в Италии (к 1210-м годам в таких городах, как Сиена, а затем и в других): в рамках ежегодной синдикации подеста и другие чиновники после снятия с себя полномочий задерживались в городе до окончания инспекционной проверки их финансово-хозяйственной деятельности и должностных нарушений[284].