Читать книгу "Романовы. Ошибки великой династии - Игорь Шумейко"

«За разгром бунтовщиков под Ореховом Суворов был удостоен чина генерал-майора. Ляхи были так деморализованы, что не могли остановиться в бегстве, хотя под конец их преследовали всего 10 кавалеристов во главе с самим Суворовым. В 1770 Суворов разгромил под Ландскроной отряды Дюмурье (французский военспец у поляков). При этом с нашей стороны были ранены только 10 человек . Разбив последнего предводителя конфедератов Казимира Пулавского, Суворов за 17 суток прошёл 700 вёрст среди враждебно настроенного населения, почти ежедневно ведя бои. В 1771 восстал литовский великий гетман граф Огинский. У него был лучший среди бунтовщиков трёхтысячный полк “чёрных гусар ”. Суворов с отрядом в 800 человек прошёл за 4 дня 200 вёрст, напал на Столовичи, вражескую базу ночью и разгромил гетмана. В 1772 Суворов разбил большой отряд в Кракове – и война фактически закончилась…»

А после 1794 года поляки показали общеславянскую прекрасную обучаемость, способность «схватывать на лету». Массово двинулись добровольцами к Наполеону, и довольно быстро польские легионы по удельной боеспособности сравнялись с лучшими французскими частями, уступая, может, лишь Старой гвардии. Об этом повороте и двести с лишним лет спустя поётся в знаменитом гимне «Ещё Польска не сгинела…». Удивительно, если вдуматься, упоминание в национальном гимне (!) фамилии иностранца и процесса военного обучения у него:

Вислу перейдём и Варту,

Будем поляками.

Дал пример нам Бонапарте

Как должны мы побеждать…

Извините, этот перевод буквален, неказист, но оригинал с музыкой мазурки очень красив.

«Польская теорема» говорит примерно о том же, что и «Крымская». В XVI–XVIII веках старые польские армии сражались с русскими с переменным успехом. В XVIII веке новая русская (послепетровская) армия регулярно побеждала старую польскую, как европейцы – азиатов.

А в начале XIX века «наученные у Бонапарта» новые польские части сражались с русскими гораздо упорнее. В тех же сражениях у Грохова, Остроленки 1831 года Россия выставляла даже численно превосходящие армии – 35 000 против 30 000. Пропорций 1770 года, суворовских, уже не было и близко.

История, элементарная логика, арифметика говорят: или не было в природе той русско-польской Смоленской войны 1632–1634 годов, не было капитуляции и казни Шеина, Измайлова, или не должно быть этих бессмысленных вагонов томов критик Петровской военной реформы. И не для обеления «проклятого императора», а для возвращения какого-то смысла «русской истории», как учебному предмету в частности.

Надеюсь, и сам факт наличия в национальном гимне наших ближайших славянских соседей этих строк о военном обучении вы признаете ещё одним аргументом в пользу моего подхода. «Военный экзамен» – главная, порой единственно объективно проявляемая из ролей государства.

Надеюсь, и начальная база для сравнения и последующей оценки результатов действий Петра обрисована. Уровень и состояние вооружённых сил, государственного аппарата России грозили нашей стране потерей независимости.

Исполнение ожиданий

Исполнить более чем столетнюю мечту России довелось Петру. Как это происходило в течение 35 лет его правления, из которых, как упоминалось, мирным был только один год? Как и на что он употребил почти все государственные средства, так же упоминавшиеся 80 % бюджета, шедшие на военные нужды? Выше я приводил уже небольшой обзор критики Петра, фиксируя совпадение оценок историков-патриотов и «школы Покровского». Вот ещё краткая подборка мнений различных учёных.

С. Соловьёв: «Различие взглядов (на Петровские реформы. – И. Ш. ) происходило от громадности дела, совершённого Петром, продолжительности влияния этого дела. Чем значительнее какое-нибудь явление, тем более разноречивых взглядов и мнений порождает оно, и тем долее толкуют о нём, чем долее ощущают на себе его влияние».

П. Н. Милюков: «Реформы проводились Петром спонтанно, от случая к случаю, под давлением конкретных обстоятельств, без какой-либо логики и плана, были “реформами без реформатора”… Ценой разорения страны Россия возведена была в ранг европейской державы… Население России в границах 1695 года сократилось в силу беспрестанных войн».

С. Ф. Платонов: «Пётр был заметнейшим и влиятельнейшим деятелем своего времени, вождём всего народа. Никто не считал его ничтожным человеком, бессознательно употребившим власть или же слепо шедшим по случайной дороге».

Н. И. Павленко и советские историки Е. В. Тарле, Н. Н. Молчанов, В. И. Буганов: «Преобразования Петра – прогресс, хотя и в рамках феодализма».

Пайпс, Каменский, Анисимов: «Реформы Петра имели крайне противоречивый характер. Крепостнические методы, репрессии привели к перенапряжению народных сил».

Анисимов: «Несмотря на введение целого ряда новшеств во все сферы жизни общества и государства, реформы вели к консервации самодержавно-крепостнической системы в России».

Петровская реформа, преломленная в глазах Ивана Солоневича

Фигура мощная, колоритная. Ивану Солоневичу удалось бежать из ГУЛАГа. Жил в Германии, после войны осел в Уругвае.

Его книга «Народная монархия» очень важна своей заглавной идеей «народной монархии», точным выбором из огромного массива исторических событий: «проекта князя Андрея Боголюбского», роли «мизинных людей» в Московской Руси, роли Земских соборов… Возможно, решив, что Сталин «работает под Петра», что в СССР исключительно позитивно трактуются Петровские реформы, он посчитал и Петра своим (экзистенциальным) врагом. И настолько Солоневич это прочувствовал, что пошёл на совершенно дичайшие (почти рекордные, как будет предъявлено) искажения и фактов, и смысла истории.

Сначала – его верный отчасти диагноз. Книга «Народная монархия»:

«Алексей Толстой (советский) в своём “Петре Первом” пытается канонизировать Сталина, здесь социальный заказ выпирает, как шило из мешка: психологически вы видите здесь сталинскую Россию, петровскими методами реализующую петровский же лозунг “догнать и перегнать передовые капиталистические страны”. Сталин восстаёт продолжателем дела Петра, этаким Иосифом Петровичем, заканчивающим дело великого преобразователя. Официальная советская словесность возвращается к пушкинскому гиганту, а “мятежи и казни” приобретают, так сказать, вполне легитимный характер: даже Пётр так делал, а уж он ли не патриот своего отечества!»

Далее Солоневичем дана очень упрощённая трактовка мнения современников. И следом сразу перескок к состоянию допетровской Руси:

«Едва ли стоит говорить об оценке Петра его соратниками. И, если Неплюев писал, что “Пётр научил нас узнавать, что и мы – люди”, а канцлер Головин, что “мы тако рещи из небытия в бытие произведены”, то это просто придворный подхалимаж, нам нынче очень хорошо известный по современным советским писаниям об отце народов. Производить Московское государство “из небытия в бытие” и убеждать москвичей, что и они – люди, не было решительно никакой надобности: Москва считала себя Третьим Римом, “а четвёртому не быти”, а москвич считал себя последним, самым последним в мире оплотом и хранителем истинного христианства. Комплексом неполноценности Москва не страдала. И петровское чинопроизводство “в люди” москвичу решительно не было нужно…»