Читать книгу "След лисицы на камнях - Елена Михалкова"

– Успокойся, тебе говорят!

– Я сама должна была…

– …Таня, не говори ничего, я сам с ним разберусь!

– Андрей, не надо!..

– …она дело говорит…

– Ваша подруга убила Веру Бакшаеву, – внятно сказал Макар.

Все замолчали.

– Что? – сердито переспросил Красильщиков. И вмиг сделавшись растерянным, переспросил: – Что-что-что-что? «Ваша подруга?» Кто это? Как?

– Татьяна, как вы ее убили?

Губы женщины плотно сжались.

– Танюша, что он такое… Нет, это бред… Слушай, Сергей, бери своего друга, он пьяный или обкуренный… Ты обкуренный, да? Елки-палки! Знал бы я раньше, я бы в жизни не нанял…

– Окна дома Маркеловых выходят на площадь перед горнистом, – сказал Илюшин. – Татьяна работала ночью, как всегда. Рабочее место – не в маленькой комнате, а в главной, потому что только там достаточно широкий стол. Да и славки с пеночками не поют в августе. Вы, Татьяна, подслушали разговор Бакшаевых с Возняком и уяснили из него одно: Вера собирается отнять у Красильщикова все. Включая терем. Никаких сомнений в намерениях Бакшаевой быть не могло, она высказалась ясно. И тут начался пожар. Помогла чистая случайность: Иван Худяков выбрался из леса и поджег дом. Надежда Бакшаева с охотником кинулись тушить огонь, а Вера осталась. И не просто осталась, а пошла в сторону терема.

– С чего ты это взял? – не выдержал Красильщиков.

– Потому что дом Яковлевой находится на полпути между горнистом и вами.

– При чем здесь старуха?

– Лариса Сергеевна сказала, что в ночь пожара какая-то женщина ходила перед ее окнами, светила острым лучом. Татьяна, вы взяли с собой фонарик, когда пошли следом за Верой?

Молчание.

– Но дело не в фонарике. Яковлева считала, что замеченная ею женщина – воровка, потому что украла ее белую туфлю. Была у нее когда-то такая ценность: пара белых лодочек. Она отчетливо видела и запомнила, что лодочка была у той в руке. Единственное, чего она не смогла разглядеть, – что это была не туфля на каблуке, а балетка. В них удобнее вести машину. Одну, Андрей Михайлович, вы сожгли в ночь убийства. А вторая свалилась, когда на нее напала Татьяна.

Он вытащил руку из-за спины. Сквозь полиэтиленовый пакет виднелась грязная белая балетка.

Маркелова приглушенно ахнула.

Красильщиков резко обернулся и посмотрел на нее.

– Я думаю, вы оттащили тело за чей-то дом, – продолжал Макар, – поэтому вряд ли решились убивать ее ножом: кровь осталась бы на траве… Скорее, задушили. Все душили Веру Бакшаеву. Там полно заброшенных домов, а вы справились быстро. Наверное, закидали ее чем-нибудь, чтобы сестра и охотник не наткнулись случайно на тело. Балетку захватили с собой, и на обратном пути вас увидела Яковлева, которую вы ослепили лучом фонаря. Я все думал: зачем вам понадобилась туфля? От тела вы избавились на следующую ночь, но что мешало закопать улику? Не оставили же вы ее на память об убийстве…

– Перестань, – вдруг сказала Маркелова.

– Я тоже рассудил, что это нелепость, – согласился Илюшин. – Вы, Татьяна, практичный человек. Наметили выйти замуж за хозяина терема и устранили препятствие.

Татьяна прищурилась, будто принимая решение. Несколько секунд, не отрываясь, смотрела на Макара, – он готов был поклясться, что в ней идет огромная внутренняя работа мыслей и чувств. И вдруг все закончилось. Лоб ее разгладился, взгляд стал холодным и отчужденным.

– Глупый ты! – Женщина сухо улыбнулась одними губами. – При чем здесь хозяин терема? При чем здесь терем вообще? Это могла быть, не знаю, пасека, например, или церковь…

– Какая пасека? – оторопело спросил Красильщиков. – Какая церковь? Таня, что ты несешь?..

– Господи, Андрей! Я говорю, что ты мог бы реставрировать церковь, или разводить пчел, или выращивать щенков, не имеет значения, – эта женщина хотела лишить тебя всего! Она бы тебя съела! Высосала! Не в деньгах же дело, как вы не понимаете…

– Ты ее убила? – тихо спросил он.

Маркелова поежилась.

– Какое жуткое слово…

– Таня, ты ее убила?!

Она подняла глаза на Красильщикова и долго молчала, рассматривая что-то в его лице. Потом перевела взгляд на Илюшина и твердо сказала:

– Да. Я ее убила. Вы все правильно рассказали, Макар.

Красильщиков охнул, сел на ступеньки и обхватил голову руками.

– Мне очень жаль, Андрей…

– А туфля? – спросил Бабкин.

Илюшин протянул ему пакет.

– Туфля нужна была для того, чтобы подбросить ее охотнику. Вы хотели подставить Возняка, Татьяна? Предположили, что рано или поздно появятся люди, которые станут искать Бакшаеву, и тогда она вам пригодится? Не знаю, как вы собирались это реализовать, учитывая его собаку… Но что-нибудь придумали бы. Напросились бы в гости, в конце концов. Вам это не составило бы труда.

– Где ты ее нашел? – спросил Бабкин.

– В сарае. Под корзинами для роз.

Макар отошел в сторону, положил пакет на скамью и вернулся. Татьяна стояла, словно не зная, что делать дальше. Красильщиков сидел на крыльце и раскачивался из стороны в сторону.

– Зачем? – глухо спросил он, не поднимая глаз. – Таня, заче-е-е-м?! Я… я жить не мог, когда считал, что убил, а ты – ты, думаешь, сможешь?

– Я из другого теста, Андрюша, – мягко ответила Маркелова. – Я смогу.

– А тюрьма? – хмуро спросил Сергей. – Наказание за убийство вас не пугает?

– Все ваши истории, мальчики, это лишь предположения. Где тело? Где доказательство моей причастности к убийству? Нет, и никогда не будет.

– Можно все перекопать вокруг Камышовки… – угрожающе начал Бабкин.

Она презрительно пожала плечами:

– Перекапывайте! Ищите! Можете нанять поисковых собак, я бы так и сделала на вашем месте. Вы никогда ее не найдете.

– Вы человека убили, – сказал Сергей, с удивлением глядя на нее. – И хвастаетесь тем, как хорошо спрятали тело?

– Разве хвастаюсь? Нет. Я просто с вами откровенна.

– Да что с тобой, Таня? – вскрикнул Красильщиков и вскочил на ноги. – О чем ты говоришь? Как ты можешь… вот это все… про то, как ты хорошо ее спрятала… Как ты можешь?!

Лицо ее дрогнуло, и маска насмешливого превосходства исчезла, точно ее стерли одним-единственным касанием. На секунду Бабкину почудилось, что художница вот-вот разрыдается, кинется на шею Красильщикову, крикнет, что все выдумала, что ей стыдно за эту глупую выходку… Губы ее испуганно приоткрылись, и до болезненности беспомощное выражение пробежало по лицу, точно перед ними был маленький ребенок, не знающий, как объяснить свой проступок суровым взрослым людям.