Читать книгу "Древние боги славян - Станислав Ермаков"

Подробно описан обряд добровольного предания себя смерти русской девушки и Ибн Фадланом. А вот что пишет араб Ибн Русте о славянах-русах в труде «ал-А'лак ан-нафиса» (XI в.): «Когда у них умирает кто-либо из знатных, ему выкапывают могилу в виде большого дома, кладут его туда, и вместе с ним кладут в ту могилу его одежду и золотые браслеты, которые он носил. Затем опускают туда множество съестных припасов, сосуды с напитками и чеканную монету. Наконец, в могилу кладут живую любимую жену покойника. После этого отверстие могилы закладывают, и жена умирает в заключении» (Гаркави, 1870).

Он же сообщает о земле Ва'ат (скорее всего, вятичей): «Женщины же (их), когда случится покойник, царапают себе ножом руки и лица. На другой день после сожжения покойника они идут на то место, где это происходило, собирают с того места пепел и кладут его на холм. И по прошествии года после смерти покойника берут они бочонков двадцать больше или меньше меда, отправляются на тот холм, где собирается семья покойного, едят там и пьют, а затем расходятся. И если у покойника было три жены и одна из них утверждает, что она особенно любила его, то она приносит к его трупу два столба, их вбивают стоймя в землю, потом кладут третий столб поперек, привязывают посреди этой перекладины веревку, она становится на скамейку и конец завязывает вокруг своей шеи. После того, как она так сделает, скамью убирают из-под нее, и она остается повисшей, пока не задохнется и не умрет, после чего ее бросают в огонь, где она и'сгорает. И все они поклоняются огню…»

Не тот ли это священный огонь, отправляющий души мёртвых прямой дорогой к богам, который разносят в рогах Карна и Желя?

Вопросов много. Так, А. Н. Веселовский предполагает возможность существования параллелей между именем Желя и словом «жалеть», а также между именем Карна и словом «кара», при этом допуская и их связь с рожаницами-суденицами, которые нарекают судьбу новорожденному (одна — хорошую, другая — плохую). Насколько он прав в этом, особенно если учесть, что древнерусскому языку давно известно мужское имя Карнъ (из договора князя Олега с ромеями, согласно Лаврентьевской летописи, 912 г.): «Мы от рода Руска Карлы, Инегелдъ, Фарло, Верему, Рулавъ, Гуды, Руадъ, Карнъ, Фрелафъ, Руалъ, Актеву, Труанъ, Лиду, Фостъ, С теми иже послани от Олга, велико князя Руска».

ЖИВА И МАРЕНА

К числу общеславянских, несомненно, стоит отнести ещё богинь Смерти и Жизни.

Великая Жива, богиня жизни и плодородия, по средневековым польским источникам дочь Свентовита и некоей Нонцены, т. е. дня и ночи. Ян Длугош (сер. XV в.) сопоставлял ħywye и Vita.

А. Стрыйковский связывает некоего «бога ветра шумящего Живе» и Погоду, «бога ясных и веселых дней». Двумя веками позже Прокош говорит о боге Живе как верховном и сыне некоего бога Тржи. Живе у Прокоша «творец жизни, долгого и счастливого благополучия, особенно ему поклонялися те, кто услышит первый крик кукушки… Считалось, что этот верховный владыка Вселенной превращается в кукушку, дабы объявить им срок жизни…». Впрочем, это уже весьма и весьма позднее книжное мифотворчество, но весьма характерное: не исключено, что Жива и Живе образовывали некогда пару.

Не идёт ли речь о западнославянском эквиваленте божественной пары восточных славян Дивия/Дива и Див, Богини (Земли) и Бога (Неба)?

Зато, рассказывая об обычаях современных ему западных славян, Гельмольд несколькими веками ранее сообщал о Живе: «После того как умер Кнут, по прозвищу Лавард, король бодричей, ему наследовали Прибислав и Никлот, разделив государство на две части и управляя: один землёй вагров и полабов, другой землёй бодричей. Это были два мрачных чудовища, очень враждебно относившихся к христианам. И в эти дни во всей славянской земле господствовало усердное поклонение идолам и заблуждения разных суеверий. Ибо помимо рощ и божков, которыми изобиловали поля и селения, первыми и главными были Прове, бог альденбургской земли, Жива, богиня полабов, и Радегаст, бог земли бодричей. Им предназначены были жрецы и приносились жертвы, и для них совершались многочисленные религиозные обряды. Когда жрец, по указанию гаданий, объявляет празднества в честь богов, собираются мужи и женщины с детьми и приносят богам своим жертвы волами и овцами, а многие и людьми — христианами, кровь которых, как уверяют они, доставляет особенное наслаждение их богам. После умерщвления жертвенного животного жрец отведывает его крови, чтобы стать более ревностным в получении божественных прорицаний. Ибо боги, как многие полагают, легче вызываются посредством крови. Совершив, согласно обычаю, жертвоприношения, народ предается пиршествам и веселью» (Гельмольд, 1963,1, 52).

В Mater Verborum Жива сопоставлена с Церерой-Деметрой по признаку причастности к плодоношению: «Ziva: Жива — dea frumenti Ceres, — Diva Estas». В сербо-лужицком пантеоне А. Френцеля приведены ещё вариации этого имени как богини жизни: «Siwa Polon. Zyvvie, Dea vita». Крупнейшее святилище Живы было в полабском городе Ратибор. Зарубежные авторы XV–XVII вв. перерисовывают друг у друга её изображение в виде пышногрудой голой женщины с плодами в руках. По смыслу имя богини близко к слову «жизнь» и связано с идеей достатка (ср. «нажива, пожива»).

Главный же источник по истории хозяйства, быта, социальной структуры и нравов поморян — «Житие Оттона Бамбергского», составленное по рассказам участников двух миссионерских поездок епископа в Поморье по приглашению польского князя Болеслава III в 1124 и 1127 гг. и написанное в форме диалога бамбергским монахом Гербордом около 1160 г.

Согласно «Житию», служение богам и богиням у славян могли выполнять матёрые женщины: «Кн. II, гл. 23. В деревне неподалеку от города Камень некая вдова, богатая и очень знатная, пренебрегая христианской религией, говорила, что поклоняется отечественным богам и не хочет по случаю какой-либо новой суеты отступить от старинного предания своих предков. Она имела многочисленную семью и пользовалась немалым уважением, деятельно управляя своим домом. Муж её, когда был жив, имел обычно для сопровождения его 30 лошадей со всадниками, что в той земле считалось весьма значительным. Ибо ведь силу и могущество знатных лиц и военачальников там привыкли оценивать по обилию или числу лошадей. „Силен, могуществен и богат такой-то человек, — говорят они, — он может держать столько-то и столько-то коней“; и так, услышав о числе лошадей, узнают они число воинов. Ведь никто из воинов обычно не имеет там более одного коня… Все воины сражаются без щитоносца… Только князья и военачальники довольствуются одним, самое большее двумя слугами.

Случилось так, что в некое воскресенье, в пору жатвы, когда народ со всех сторон торопился в церковь, упомянутая выше вдова ни сама не пошла, ни людям не позволила, но, более того, говорила в возбуждении: „Идите жать на мои поля! Это ведь полезнее, чем служить тому невесть какому новому богу, которого привез нам из своей страны этот Оттон, епископ Бамбергский. На что он нам? Разве вы не видите, сколько добра и сколько богатств дали нам наши боги?.. Поэтому отступиться от почитания их — большая несправедливость.

Итак, идите, как я вам сказала, жать наши нивы. И чтобы вы меньше боялись, приготовьте мне повозку: я сама поеду с вами в поля на жатву“. Приехав на поле, она сказала: „Что я делаю, то и вы так же делайте“. И тотчас, засучив рукава и подобрав платье, схватила в правую руку серп, левой же, держа колосья… но внезапно… застыла неподвижно…» (Житие Оттона, епископа Бамбергского, 1987).