Читать книгу "Сталин против партии. Разгадка гибели вождя - Александр Костин"

Хоть и говорит народная мудрость, что на миру и смерть красна, и казалось бы ничего такого крамольного не было в том, что инсульт у Сталина случился на виду его самых близких соратников — болезнь не выбирает ни место, ни время. Но! Как бы не пошли досужие вымыслы, что удар был спровоцирован неадекватным поведением окружающих, вызвавших эмоциональный стресс у вождя, который уже и раньше переносил несколько инсультов различной степени тяжести. Что именно эта причина послужила поводом к сокрытию правды о начальном этапе смертельной болезни Сталина, (что, по большому счету, тоже не было крамолой), ибо не сказать всей правды, это еще не значит соврать. В медицинской практике сколько угодно случается подобной «лжи» во спасение.

О том, что о месте смертельного удара у вождя задним числом лгал именно Хрущев, говорит сам факт обнародования после XX съезда (но до событий июня 1957 года, когда «сталинисты» попытались свергнуть новоявленного «диктатора»), хотя и в весьма искаженном виде, полуправды о «тайной вечери» в версии Эренбурга — Пономаренко. После развенчания Сталина на закрытом заседании XX съезда, когда на него свалили вину и все грехи за организацию и проведение «необоснованных репрессий», уже не было смысла скрывать события «тайной вечери». Напротив, с версии Эренбурга — Пономаренко Хрущев начал длительную дезинформационную кампанию, согласно которой Сталин, якобы, погиб «от топора», т. е. принял насильственную смерть от рук «освободителей» страны от тирана. О мотивах, которыми руководствовались Каганович (непосредственный автор версии Эренбурга) и Пономаренко, обнародовавшие события «тайной вечери», немного ниже, а сейчас обратимся к воспоминаниям свидетеля тех событий, у которого не было никаких резонов искажать истину о трагедии тех дней. Речь идет о воспоминаниях писателя К. Симонова, который весьма эмоционально описал тягостную атмосферу, в которую погрузились свыше 300 человек в ожидании сообщения о последних часах жизни вождя: «Я пришел в зал за сорок минут, но уже собрались все. Мы все знали, что где-то рядом в Кремле лежит Сталин, который никак не может прийти в сознание. Все сидели совершенно молча… Я никогда бы не поверил, что в течение сорока минут так могут молчать триста тесно сидящих людей. Никогда в жизни не забуду этого молчания…»[125]

То есть, в течение этих трех с половиной дней (2–5 марта 1953 года), когда врачи боролись за жизнь вождя, у этих людей, собранных со всех концов страны на совместное заседание Пленума ЦК КПСС, Совета Министров СССР и Президиума Верховного Совета СССР, а значит у всего советского народа, равно как и всей мировой общественности, не было никаких сомнений, что борьба за жизнь Сталина идет где-то здесь, в Кремле, неподалеку от зала, где сидели участники предстоящего заседания. Ни у кого не могло возникнуть даже тени сомнения, что правительственное сообщение о месте наступления смертельной болезни Сталина сфальсифицировано.

А вот после XX съезда, когда можно было совершенно безбоязненно пинать мертвого льва, многие бывшие «соратники» Сталина, уподобляясь Хрущеву, «осмелели» и пустились во все тяжкие, обвиняя Сталина во всех мыслимых и немыслимых грехах, подтверждая собственный прогноз вождя: «Я знаю, что после моей смерти на мою могилу нанесут кучу мусора, но ветер истории безжалостно развеет ее».

Так что версия Эренбурга — Пономаренко о событиях, случившихся на «тайной вечери» в ночь с 1 на 2 марта — это всего лишь одна из корзин мусора, высыпанного на могилу вождя. Каганович, на наш взгляд, явно не по собственной инициативе исказил свою собственную роль, «сыгранную» на этом совещании. Он, конечно, действовал по указке Хрущева, который в своей деятельности часто руководствовался нехитрым принципом, когда правая рука не знает, что делает левая. Три года в разных вариациях убеждал мировую общественность, что события тех трагических дней с самого начала происходили на Ближней даче, а тут вдруг раскрыл загадку о «Тайной вечери». Неудивительно, что мало кто поверил Эренбургу, который не был участником этих событий и не сообщил, от кого получена эта сенсационная информация. Тогда Хрущев подключает к «делу» П.К. Пономаренко, которого после смерти Сталина он, как только мог, преследовал и унижал, медленно но верно опуская его ниже плинтуса за то, что тот по воле Сталина едва не стал его преемником. К чести Пономаренко, он не стал «развивать» и углублять эту версию, а лишь подтвердил то, что поведал миру Эренбург со слов Кагановича.

Агония у вождя длилось без малого четверо суток, и в 21 час 50 минут 5 марта 1953 года он скончался, так и не успев завершить главное дело своей жизни — ликвидировать коллегиальную систему управления великой страной. И в этот же день 5 марта около половины девятого вечера на совместном заседании Пленума ЦК КПСС, Совета Министров СССР и Президиума Верховного Совета СССР соратники Сталина сократили Президиум ЦК КПСС с двадцати пяти до привычных одиннадцати членов. А еще через час коллегиальная система — Президиум ЦК КПСС, Секретариат ЦК КПСС и Совет Министров СССР (экономическая коллегия) — вновь заработала в полную силу (впервые после декабря 1925 года), медленно, но верно поведя Советское государство к гибели.

Глава 8

РАЗНЫЕ СУДЬБЫ НЕСОСТОЯВШИХСЯ ПРЕЕМНИКОВ И.В. СТАЛИНА

Круто поступил Н.С. Хрущев с кандидатами в преемники Сталина. На совместном заседании высших органов власти 5 марта 1953 года оба сталинских фаворита были освобождены от обязанностей секретарей ЦК КПСС, в связи:

— П.К. Пономаренко — с переходом на руководящую работу в Совете Министров СССР;

— Л.И. Брежнев — с переходом на работу начальником Политуправления Военно-морского министерства.

Одновременно Пономаренко переводится из членов Президиума ЦК КПСС в кандидаты, а Брежнев выводится из состава кандидатов в члены Президиума ЦК КПСС. В качестве члена Правительства Пономаренко назначается на пост министра культуры, главой министерства, созданного на базе 14 бывших министерств, комитетов и ведомств.

Расчет у Хрущева был простым: не имея опыта работы в сфере культуры, Пономаренко быстро свернет себе шею на этом посту, потеряет авторитет среди строптивых кинорежиссеров, писателей, художников и артистической братии. При Сталине с их мнениями, настроениями и даже капризами считались— вождь прощал людям искусства многое, лишь бы только они создавали произведения, помогающие воспитанию нового человека, реализации поставленных партией идеологических задач. Один кинорежиссер Иван Пырьев, лауреат нескольких Сталинских премий, чего стоил. Считая себя крупной фигурой в киноискусстве, он и с партийными руководителями разговаривал свысока. Один раз даже нагрубил самому Хрущеву, который, как руководитель Московской партийной организации, пытался найти подходы к творческой интеллигенции.

На этом посту Пономаренко проработал немногим более года, сумев завоевать авторитет у своих строптивых подопечных. Он любил искусство, прекрасно знал художественную литературу и кинематограф, причем не только отечественный, но и зарубежный и, главное, умел ладить с творческими людьми. С тем же И. Пырьевым, пришедшим к нему с жалобами на своих начальников, Пантелеймон Кондратьевич нашел общий язык и тот ушел от нового министра в хорошем настроении. И потом не раз повторял своим друзьям, что новый министр, в отличие от партийных дураков и невежд вроде Хрущева, разбирается в искусстве и понимает его специфику. Авторитет Пономаренко как умелого и знающего руководителя на новом посту только возрос. В творческих, да и партийных кругах стали говорить о том, что новое руководство во главе с Маленковым и Хрущевым сознательно затирают более способных и грамотных деятелей.