Читать книгу "Режиссеры-семидесятники. Культура и с удьба - Полина Богданова"

Гражданская смелость, а иначе это качество не назовешь, была привита ей, очевидно, с молодости. В молодости она, так же как и многие ее сверстники, хорошо понимала, в какой стране живет. И чего только не претерпели граждане этой страны за славные десятилетия советской истории. Больше всего ее сверстники и единомышленники ненавидели времена культа. И те потери, которые понесли интеллигенция и представители старого мира, пусть даже они соглашались служить новой эпохе, не могли оставить равнодушными очень и очень многих, кто вырос и сформировался в более спокойные, но не менее коварные брежневские времена. Тогда уже не сажали всех подряд, но расправлялись с самыми заметными, лидерами литературного, политического, научного сообщества. Поэтому не случайно в одном из лучших спектаклей Яновской – в «Собачьем сердце» по М. Булгакову – была тема доносов и НКВД.

Театральное поколение Яновской с самого начала не рассматривало свои переживания и ощущения как сугубо личное дело. Они были задеты страной, социальное начало жило в них, как жило оно в Льве Додине, тоже ненавидевшем тоталитаризм. Как жило оно в ее муже и соратнике Гинкасе, который в молодости вообще не мог удержаться от скрытой антисоветчины. Это была даже своего рода игра, но игра опасная. Расплачиваться за свои убеждения в молодости приходилось безработицей, безденежьем, чувством безнадежности. Но в более зрелые годы, в постсоветские времена гражданские убеждения уже проявлялись более свободно. Хотя и в начале ХХI века были свои «но», могли возникнуть осложнения. Гражданская смелость по-прежнему была по силам только отдельным наиболее бесстрашным личностям. Каждый делал свой выбор самостоятельно. Яновская сделала тот выбор, который сделала.

У Генриетты Яновской есть одна черта, которая отличает ее человеческую индивидуальность. Это непримиримость, идущая от чувства справедливости. Так же точно, как она расправилась с трамвайным хамом, назвавшим ее мужа жидовской мордой, она расправлялась и с людьми, уважаемыми и обличенными даже определенной властью, но, правда, в более спокойных обстоятельствах. Так она боролась против попыток чиновников и экономистов, окружавших Германа Грефа, которые пытались закрепить за театрами несвойственные им коммерческие функции. Она очень боялась, что театры превратятся в сферу обслуживания наряду с ресторанами, кафе и ночными клубами. Она боялась и потому на собрании СТД вела себя бурно, выходила на трибуну и била наотмашь. Говорила, почти не выбирая выражений, почти кричала. Да, она была доведена до крайности. Она была готова драться.

А рассуждая о своей профессии, по-прежнему спокойно настаивала на том, что ей интереснее и важнее всего человек и его человеческая жизнь, а вовсе не политика. «Я не люблю политический театр, я не люблю политических высказываний на сцене. Мы занимаемся человеком, мы занимаемся тем, что внутри человека, из чего состоит человек и каким образом он входит во взаимоотношения с миром. Но впрямую отражать политическую ситуацию на сцене мне всегда казалось неинтересным», – говорит Яновская.

Ей интересна «просто судьба». В тех пьесах, которые она будет ставить, она главным образом сосредоточится на двух излюбленных темах, которые прозвучали еще во «Вкусе меда», – любви и одиночестве. И даже в остром социальном сюжете М. Булгакова «Собачье сердце», которым она начнет свою жизнь в ТЮЗе, она расскажет, что ее волновало не столько противостояние интеллигента профессора Преображенского и недочеловека Шарикова, сколько совсем другие вещи. «“Собачье сердце” воспринималось во многом как спектакль политический, – говорила Яновская, – и он превозносился как политический. А он был о возникновении в человеке любви.

У Преображенского, который всегда занимался только своей наукой, которому человек всегда был безразличен, вдруг появился “ребенок”, может быть, и не очень привлекательный, даже в чем-то гадкий, но его. Он его создал, полюбил… и уничтожил. И этим самым погиб внутренне, как человек». Мне показалось это заявление очень неожиданным, а с другой стороны, очень характерным для Яновской.

Ведь даже детектив А. Кристи «Свидетель обвинения» она поставит – о любви. Критика будет поздравлять ее с победой на ниве коммерческого театра, а она заявит, что для нее главное в этом спектакле – любовные взаимоотношения героев.

Действительно, этот детектив, в котором Яновская хотела уловить дух Лондона с его дождями и туманами, дух несколько чопорной Англии, поначалу выглядел несколько игривым и шутливым настроением. И, как и положено настоящему детективу, где главным является интрига и все сводится к вопросу «кто убийца?», был четко и ритмично выстроен. Но, как оказалось в финале, вовсе не детективная интрига волновала режиссера. В финале Яновская дала волю чувствам и разыграла сногсшибательную любовную историю, в которой уже не слишком молодая дама по имени Ромэйн (О. Демидова) признавалась в своей безнадежной любви к красивому юноше Леонарду (И. Гордин). В качестве платы за его благосклонность Ромэйн брала на себя вину за преступление, в котором на самом деле был повинен он. Неожиданность такого поворота в финале производила шоковую реакцию. Но шок возникал не оттого, что зрители наконец получали ответ на вопрос «кто убил?», а оттого, что глубина и сила чувств этой уже не молодой дамы покоряли своей неподдельностью.

Яновская утверждает, что к пьесам подходит «просто», вычитывает в них прежде всего человеческую историю. И в соответствии с этим уже меняет и жанр, и структуру. Иногда получаются революционные изменения. Так произошло с «Грозой», в которой режиссер все перевернула с ног на голову, напрочь проигнорировала традиционное «луч света в темном царстве» и поставила спектакль о семье, где мать очень переживает, что сын безответно любит свою жену Катерину, а сама Катерина влюбляется в чужого приезжего человека. В общем, сложную семейную драму, где нет тиранов, узурпаторов и их жертв, а есть обычные люди со своими драмами.

Кабаниху, которую Яновская в разговорах об этом спектакле любовно называла по имени отчеству – Марфа Игнатьевна, – играла приглашенная из Петербурга известная актриса Эра Зиганшина. У Марфы Игнатьевны были свои вполне понятные представления о порядке, который она не хотела нарушать. И в соответствии с этими представлениями невестка должна любить своего мужа, муж этот должен быть уважаемым человеком, мужчиной, главой семьи. Вот умрем мы, старики, как дети-то будут жить одни, своей волей? Порядок для нее – это основа жизни, уклада. Не послушается ее сын, настигнет его несчастье, и действительно, она оказывалась права. Несчастье настигало Тихона.

Очень хороши были домашние сцены, особенно первая, с Катериной, Варварой и Тихоном. Она учила их уму-разуму, и было видно, что на самом деле у нее за них сердце болит, ведь не чужие. Обаятельна, смешлива. Тип не грозной, деспотичной женщины, но женщины с характером. Она была права в своем требовании порядка.

У сильной, властной матери очень часто вырастают дети со сломленной волей. Мать подавляет их еще в детстве. Таков Тихон. Прекрасная роль И. Гордина. Тихон И. Гордина (который только потом сыграет не одну роль в спектаклях Гинкаса) был человеком мягким и деликатным, любил свою Катерину как-то отчаянно, был постоянно подавлен и сильно переживал. Главное, чтоб жена не боялась, а любила, – это было ему важно. Катерине готов был простить и ее измену. Почти плакал, когда говорил о ней Кулигину. Он и Бориса готов был если не простить, то по крайней мере понять. Видел, как тот страдает. Тихона мать подавляла, но спорить с ней он не мог, не умел, характер не тот. Слишком интеллигентен для купеческого звания. Следующее поколение в этом спектакле все вышло из-под власти родителей.