Читать книгу "Три короны - Виктория Холт"

– Король еще жив, – сказал сэр Аллен, – и даже чувствует себя немного лучше, чем прежде. Хорошо, что вы приехали – но, надеюсь, герцог Монмут не знает о вашем визите?

– Мы тоже на это надеемся, – ответил Яков. – Мне нужно встретиться с братом раньше, чем мои враги узнают, что я здесь.

Франциске не терпелось услышать новости о Марии, но для таких разговоров не было времени. Сэр Аллен срочно позвал к себе людей, которым мог доверять: Лоренса Хайда – шурина герцога Йоркского – и Сиднея Годольфина. Оба занимали высокие посты в правительстве. Четыре года назад Годольфин женился на Маргарите Бладж – той застенчивой девушке, что в свое время так не хотела танцевать в балете и расстроилась, потеряв чужие драгоценности; увы, Маргарита умерла вскоре после свадьбы, и ее бывший муж до сир пор ходил во вдовцах. Карл, считавший его одним из лучших своих министров, поговаривал, что Годольфин обладает редким качеством – никогда не спешить и при этом никуда не опаздывать.

Зная о намерениях Монмута, эти двое мужчин предложили Якову отправиться с ними в Виндзор, где могли устроить его встречу с королем.

Через четыре дня после отъезда из Брюсселя Яков прибыл в Виндзор. Башни замка он увидел в семь часов утра, а уже через несколько минут входил в покои брата, где Карл, чудесным образом оправившийся от болезни, как раз принимал цирюльника.

Карл взглянул на него с крайним изумлением – хотя уже и сам посылал за ним, – затем встал с кресла и обнял Якова.

– Рад твоему приезду, брат мой, – сказал он. – Хотя и не думаю, что ты нарушил мою волю и во весь опор мчался сюда всего лишь ради того, чтобы припасть к груди выздоровевшего брата.

Встав на колени, Яков попросил прощения за свое самовольство.

Карл снисходительно махнул рукой.

– Говорю же – рад тебя видеть. А кроме того, ты и в самом деле мог понадобиться при дворе.

В честь приезда Якова был устроен прием, однако вскоре стало ясно, что он не сможет остаться в Англии. Слишком много людей не желали его возвращения. Под стенами замка не утихали крики: «Герцог – вон! Папство – долой!»

Наконец Карл сказал:

– Придется тебе уехать, Яков. А не то, боюсь, меня тоже вышлют отсюда.

– Опять в Брюссель! – воскликнул Яков. – Да ты хоть представляешь, как мне там живется?

– Представляю. В свое время я провел несколько месяцев в Брюсселе – кстати, тоже изгнанником.

– В таком случае ты не можешь не понимать, что мне там – просто невыносимо!

– Увы, мы все должны нести свое бремя: все, Яков, каждый из нас.

– Это так необходимо?

– На какое-то время – да.

– Тогда я прошу выполнить одну мою просьбу… даже две. Позволь мне нести свое бремя в Шотландии. Там у меня есть друзья и я не в такой мере буду чувствовать себя изгоем.

Карл задумался.

– Быть по сему, я не возражаю, – наконец сказал он.

– И вторая просьба… – начал Яков.

– Признаться, я уж надеялся, что о ней ты забудешь. Ну давай, выкладывай.

– Если я в изгнании, то почему Монмут остается в Англии? Карл усмехнулся. Затем тяжело вздохнул и неохотно согласился уступить желанию своего брата.

Монмут должен был выехать за границу; Якову предстояло вернуться в Брюссель, забрать семью и держать путь в Шотландию.

Мария тосковала по семье. Вильгельм по-прежнему не считал нужным церемониться с ней, не удостаивал ни вниманием, ни разговором. Она вновь и вновь находила оправдания его поведению: в ее глазах он был человеком, исполненным самых благородных, самых высоких побуждений; разумеется, такой человек не располагал достаточным временем, чтобы помимо забот о благе государства еще возиться со своей супругой. А сама она была легкомысленной молодой особой, не желавшей знать ничего, кроме танцев, игры в карты и на сцене.

Постепенно она приучила себя видеть в нем героя, спасителя и покровителя целого народа: когда-нибудь, когда она станет старше и мудрее, он и вправду сможет прислушиваться к ее мнению или даже советам – увы, ей предстояло много и терпеливо трудиться над собой, чтобы заслужить такое поощрение.

Огорчало и другое. Месяц назад в Англию уехали преподобный отец Хупер и его супруга, которых она очень любила. Правда, их дальнейшее пребывание в Голландии было все равно проблематично, поскольку оба не нравились Вильгельму – главным образом из-за того, что под их опекой Мария оставалась в английской церкви и не переходила в голландскую.

Марии казалось, что с их отъездом она потеряла двух верных и надежных друзей. Место преподобного отца Хупера занял Томас Кенн, довольно бестактный молодой человек, не стеснявшийся высказывать все, что приходило ему на ум, и первым делом выразивший недовольство по поводу отношения Вильгельма к Марии. По мнению Кенна, принц Оранский был груб и невежлив. Разумеется, выслушивать такие слова от своего капеллана было очень больно. Она не хотела, чтобы кто-то посягал на выстраданный ею образ народного героя и освободителя.

Был и еще один приезжий: Генри Сидней, сменивший Уильяма Темпла на посту английского посла. Это он в свое время уделял слишком много внимания Анне Хайд, за что Яков лишил его должности шталмейстера. Красивый и неженатый, Сидней в короткий срок подружился с Вильгельмом.

С наступлением зимы у Марии участились приступы лихорадки, время от времени приковывавшие ее к постели.

Вильгельм навещал Марию и с каждым новым визитом заставал ее в худшем состоянии, чем оставлял в предыдущий раз. В конце концов Вильгельм забеспокоился – его шансы на трон таяли на глазах, поскольку со смертью Марии на пути принца Оранского встали бы Анна и ее дети. Неужели он напрасно поверил в предсказание госпожи Тейнер? Неужели ему не достанется ни одна из обещанных трех корон?

Когда она была в сознании, он говорил ей: «Все будет хорошо, ты обязательно поправишься. А иначе – как я обойдусь без тебя?.. Ты нужна мне, Мария».

После его ухода она мысленно повторяла эти слова. О! Разве она не знала, что он – незаурядный человек? Он любит ее; она нужна ему. Он просто никогда не выражал своих чувств, а она уже была готова думать, что их вовсе не существует.

«Вильгельм, я тоже люблю тебя, – шептала она. – Люблю таким, каков уж ты есть. Раньше я была маленькая, не понимала этого – но теперь понимаю. Поэтому я должна поправиться… Ведь ты сказал, что я нужна тебе».

Она начала выздоравливать. Приступы стали реже; уже наступила весна, по утрам в комнате было солнечно. Однажды она проснулась и увидела цветы, лежавшие в изголовье постели.

– Это от принца Оранского, – сказала служанка. – Он сам их срезал в своем саду.

Мария осторожно провела рукой по влажным, пахучим стеблям.

– Ах, как хороши, – сказала она.