Читать книгу "В объятиях графа - Элизабет Хойт"

Ее глаза расширились.

И он полностью вошел в нее.

Она застонала и выгнулась ему навстречу. Так правильно. Так совершенно. Он помещался в ней, как будто они оба созданы для этого. Как будто они созданы друг для друга. Она обвила своими бедрами его ляжки, обрамляя его таз, и посмотрела ему в лицо. Его глаза были закрыты, его лицо застыло от желания. Прядь чернильных волос прилипла к его подбородку.

Затем он открыл глаза и произнес:

– Теперь я в тебе, и ты держишь меня. С этого момента нет пути назад.

Она вскрикнула при его словах, и дыхание внутри ее груди, кажется, задрожало. Его бедра раскачивались. Она обняла его руками и держала так, пока все мысли не унеслись из ее головы. Он ускорил свой темп и застонал. Его глаза были сцеплены с ее глазами; он как будто пытался донести что-то непроизносимое. Она коснулась стороны его лица одной рукой.

Его большое тело, казалось, разбивалось на части. Он сильно сотрясался рядом с ней. Она начала испытывать оргазм волнами, тонкая и чистая радость заполнила ее настолько, что она не могла вместить ее. Она стонала от наслаждения. Он откинул голову назад в тот же самый момент и обнажил зубы в крике удовольствия. Тепло заполнило ее лоно, сердце и саму душу.

Его тяжелое тело лежало на ней, и она чувствовала, как бьется его сердце. Анна вздохнула. Затем он вяло скатился с нее. Она свернулась калачиком рядом с ним, ее члены приятно болели. Последнее, что она почувствовала, прежде чем предаться забвению, были руки Эдварда у нее на животе, которые тянули ее к своему теплу.

Глава 20

На пятый год своих поисков поздним дождливым вечером Аурея, спотыкаясь, брела по мрачному темному лесу. Тонкие лохмотья едва прикрывали ее тело; ее ноги были босыми и покрытыми волдырями, она устала и обессилела. Последняя корочка хлеба, которая у нее осталась, была ее единственной пищей. Во мраке она заметила мерцающий огонек. Крошечная лачуга одиноко стояла на опушке. На ее стук беззубая древняя старуха, согнутая почти вдвое, появилась в дверях и поманила ее внутрь.

– Ах, дорогуша, – проскрипела пожилая женщина. – Ночь слишком холодная и сырая, чтобы быть одной. Заходи, раздели со мной тепло очага, сделай милость. Но, боюсь, у меня нет пищи, чтобы предложить тебе; мой стол пуст. О, чего бы я только не отдала, чтобы чего-нибудь поесть!

Услышав это, Аурея сжалилась над старухой. Она полезла в карман и предложила старой женщине свой последний кусочек хлеба…

Из сказки «Принц-ворон»

Высокий женоподобный вопль выдернул Эдварда из сна на следующее утро. Он вздрогнул, потрясенный, и вытаращился в направлении источника этого ужасного шума. Дэвис, чьи седые волосы беспорядочно торчали вокруг раздраженного лица, посмотрел на него в ответ со смиренным почтением. Рядом с Эдвардом женский голос сонно протестовал. Иисус Христос! Он быстро набросил простыни поверх Анны.

– Во имя всего святого, Дэвис, что на тебя нашло? – рявкнул Эдвард, несмотря на то что чувствовал, как горит его лицо.

– Мало того, что вы вечно шатаетесь по борделям, теперь вы привели домой… э-э… – Рот камердинера совершил движение.

– Женщину, – закончил предложение Эдвард. – Но не ту, что ты думаешь. Это моя невеста.

Простыни начали подниматься. Он положил руку на верхний край, удерживая их обитательницу внутри.

– Невеста! Возможно, я стар, но я не глуп. Это не мисс Джерард.

Простыни зловеще пробормотали.

– Позови горничную, чтобы она развела огонь, – приказал Эдвард в отчаянии.

– Но…

– Ступай сейчас же.

Слишком поздно.

Анна выбралась из-под простыней, и теперь показалась ее голова. Ее волосы были восхитительно взъерошены, рот грешно опух. Эдвард почувствовал, как набухла часть его собственной анатомии. Они с Дэвисом посмотрели друг на друга. Их глаза одновременно сузились.

Эдвард застонал и уронил голову в руки.

– Вы камердинер лорда Свартингэма?

Никогда обнаженная женщина, которую заставали в столь компрометирующей ситуации, не говорила так высокомерно.

– Конечно, я камердинер. А вы…

Эдвард бросил взгляд на Дэвиса, который содержал обещание расчленения, нанесения увечья и гибель мира. Дэвис остановился и продолжил более осторожно:

– Леди… э-э… милорда.

– Совершенно верно. – Она прочистила горло и вытащила одну руку из-под одеяла, чтобы убрать назад волосы.

Эдвард нахмурился и обернул простыни более плотно вокруг ее плеч. Он мог бы и не беспокоиться. Дэвис пристально изучал потолок.

– Возможно, – сказала Анна, – Вы могли бы принести чай его милости и послать наверх горничную, чтобы она развела огонь.

Дэвис подпрыгнул от этой оригинальной идеи:

– Сию минуту, мэм.

Он уже на самом деле пятился к двери, когда голос Эдварда остановил его:

– Через час.

Камердинер выглядел возмущенным, но не сказал ни слова – впервые на памяти Эдварда. Дверь захлопнулась за Дэвисом. Эдвард спрыгнул с кровати, быстро подошел к двери и повернул ключ в замке. Он бросил его через комнату, ключ ударился о стену и зазвенел. Он вернулся в кровать раньше, чем Анна успела сесть.

– Твой камердинер довольно необычный, – сказала она.

– Да. – Он схватил простыню и полностью стащил ее с кровати, вызвав женский визг. К его удовольствию, Анна лежала вся теплая, сонная и обнаженная. Он одобренно зарычал, и его утреннее желание продлилось. Какой замечательный способ просыпаться.

Она облизнула губы: движение, которое он полностью одобрял.

– Я… Я заметила, что твои сапоги редко блестят.

– Дэвис крайне неумелый. – Он положил свои руки по обе стороны ее бедер и начал прокладывать себе путь к верхней части ее ног. – О! – На мгновение он подумал, что преуспел в том, чтобы отвлечь ее, но она вновь продолжила свои расспросы.

– Почему ты тогда держишь его на работе?

– Дэвис был камердинером моего отца до меня. – Он уделял незначительное внимание разговору. Он мог ощущать свой собственный запах на теле Анны, и он удовлетворял себя первобытным способом.

– Так ты держишь его из сентиментальности, Эдвард!

У нее перехватило дыхание, когда он зарылся носом в ее девичьи волосы и вдохнул. Его аромат был сильнее в этом месте, в ее золотистых кудрях, таких мягких и красивых в утреннем свете.

– Думаю, да, – произнес он в ее волосы, заставив Анну изогнуться. – И мне нравится злобный старый шельмец. Иногда. Он знает меня с детства и относится ко мне без йоты уважения. Это вносит свежую струю. Или, по крайней мере, нечто иное.

Он провел пальцем по ее ложбинке. Ее губы робко раздвинулись, обнажая темно-розовые глубины. Он наклонил голову, чтобы лучше рассмотреть.