Читать книгу "Голубка - Алина Знаменская"

Он наблюдал за ней и не мог точно сказать — слышит ли она то, что он говорит. По ее щеке катилась слеза.

— Моя дочка жива, — повторила она, когда он замолчал.

Капитан Дробышев почувствовал, что ладони вспотели. Достал платок.

— Дорогая, мы поговорим об этом позже. Хорошо? Я на днях ухожу в плавание. А когда приеду, то…

В полном смятении капитан 2 ранга Дробышев покинул госпиталь. Вечером того же дня он позвонил родителям жены в Москву и попросил срочно приехать.

Генерал Подольский не сказал жене ни слова упрека. Но его молчание, его суровое хождение по кабинету действовали сильнее любых слов. Лучше бы он кричал! Лучше бы вылил единожды на нее свой гнев и снова стал прежним. Хотя Татьяна Ивановна понимала: как прежде, уже не будет. А как будет?

Неужели после прожитой вместе жизни — полное отчуждение в старости? Да, да, старость не за горами. Она уже предъявляет свои права! Проклятая старость уже подступила к ней, всегда ухоженной, холеной генеральше. Уже лицо никакими кремами не спасешь, и кожа рук тонкая, как бумага, и осанка не та — побаливает поясница, ноют суставы. Да и Петр Дмитриевич (Татьяна Ивановна часто даже в мыслях звала мужа уважительно, по имени-отчеству) тоже хоть и бодрится, все же не тот орел, что в молодости. Даже ростом вроде как меньше стал. И одышка, и бессонница.

Да, именно он, кадровый вояка, засыпавший, едва коснувшись головой подушки, стал страдать бессонницей.

А она все ждала, чем закончится этот кризис их отношений. Ведь должен же он когда-нибудь кончиться!

Генерал пытался вести поиски по каким-то своим каналам, но все осложнял сгоревший архив. Поиски, как догадывалась Татьяна Ивановна, ни к чему утешительному не приводили, и это обстоятельство добавляло в характер некогда уравновешенного, степенного генерала несвойственную ему раздражительность.

Тянулось это долго, бесконечно долго. Татьяна Ивановна ездила по воскресеньям в Загорск и просила Николая Чудотворца о помощи. Однажды она проснулась утром и поняла: что-то изменилось. Словно на небосводе отодвинулась в сторону тяжелая свинцовая туча.

Муж сидел на кухне со своим вечным мельхиоровым подстаканником, помешивал чай и смотрел в окно.

Москва просыпалась. Пролитый ночью дождик оставил следы на асфальте двора. По карнизу соседского дома ходили голуби.

— Посиди со мной, мать, — неожиданно попросил он.

Татьяна Ивановна подвинула табуретку, села. Посмотрела на мужа. Оказалось, что давно уже так близко не видела его лица. Правую щеку прорезала складка, которой она раньше не замечала. И под глазами кожа собралась в мешочки, а глаза все в красных прожилках от бессонницы. Он крутил стакан в руках, не зная, как выразить то, что копилось, теснилось и что он хорошо понимал, а сказать не получалось.

Не в праве он ее судить. Не судья он. Сам требовал от жены безупречности, показухи. Сам поддерживал эти дурацкие понятия «наш круг», «рамки приличия», «допустимо», «недопустимо».

Он взял ее деревенскую, когда ее отца забрали «за саботаж», а мать умерла, не выдержав горя. И сам это негласное правило установил: родителей не упоминать. И она ведь никогда о них не заговаривала, бедняжка. Только иногда с Клавой, своей двоюродной сестрой, потихоньку шептались, вспоминали.

Старалась Таньча, из кожи лезла, лепила из себя даму. Вылепила. Какой с нее спрос? Да и кто он такой, чтобы спрашивать с нее? Что он сам-то, безгрешен? Всегда ли был справедлив, чиста ли совесть?

Нет, не чиста. Всякое было в жизни. И в том, что с дочерью случилось, есть и его вина.

Выплыла из глубин памяти ее фигурка, закутанная в шаль. Ему бы повнимательнее к дочке-то, а он мыслями уже в Европе был, внедрял свой знаменитый проект. Теперь вот расхлебывай.

Лерка тогда такими глазами на него смотрела, а он про медаль… Тогда это казалось важным. А теперь? Теперь это совсем не важно. Сейчас бы внучка в институт бегала, наполнила бы квартиру смехом, молодой суетой. И они бы с Таньчей помолодели, глядишь…

Но когда было сорок, разве об этом думалось? Не может он винить Таньчу, он должен найти в себе силы принять все как есть и не мучить жену, поддержать ее. Потому что они — одно.

Вот об этом-то и попытался сказать ясным весенним утром генерал Подольский своей жене. И хоть слова его были немного корявы, она поняла, она впитала в себя весь смысл этого утреннего чаепития с благодарностью. Накапала себе валерьянки и, накормив мужа завтраком, уехала в церковь поставить свечку Николаю Угоднику — в благодарность.

А в это время позвонил Кирилл и сообщил радостную новость.

— Собирайся, мать! — встретил Татьяну Ивановну генерал. — Вечером вылетаем во Владивосток.

— Что стряслось? — охнула она.

— Ты теперь только плохого ждешь? А зря! Лерка у нас снова ребенка ждет, и зять просит срочно приехать!

Супруги быстро собрались и с предупредительностью и особой внимательностью друг к другу проделали этот путь.

Стюардесса в самолете выделила для себя эту пару, подумала: какие милые отношения!

Петра Дмитриевича немного насторожило то, как встретила их дочь. Она была сдержанна, не умилялась их поздравлениям. Ее словно бы и не трогал их приезд, она вся была в себе и на вопросы отвечала односложно. С ней что-то происходило, но супруги поначалу отнесли ее настроение к новому состоянию, которое до сих пор приносило дочери одни тревоги и разочарования. Не зря же зять, уходя в очередной поход, решил вызвать родителей жены, чтобы не оставлять ее одну. Тревога зятя совсем не казалась генералу беспочвенной.

Отдохнув с дороги, генерал предложил устроить прогулку по городку. Он любил, бывая у дочери, сходить к океану, пройтись по берегу и полюбоваться мощью боевой техники флота. Дочь поддержала его предложение. На улице было сыро, пахло цветами. Татьяна Ивановна пыталась развеселить дочку московскими сплетнями, но та упорно молчала, изредка ежась и кутаясь в шаль. Генерал хвалил чистоту и порядок, царившие на территории городка, расспрашивал о делах женсовета. Но дочь оживилась, лишь когда подошли к стадиону.

Стадион пустовал, лишь по зеленой траве весело топотали два малыша в сопровождении молоденькой мамочки.

— Мама, папа, я хочу познакомить вас со своей приятельницей. Вы не против? Ее зовут Ирина.

Подольские ничего не возразили, хотя было странно внезапно вспыхнувшее оживление в глазах дочери.

Калерия окликнула молодую маму. Та обернулась, тряхнула волосами…

Дети тоже заметили незнакомцев и, ободренные вниманием, заковыляли навстречу. Когда приблизились, генерал увидел, что это близнецы, как две капли воды похожие друг на друга!

Их мать тоже подошла. Она была очень молода, совсем девочка. Казалось странным, что у нее уже двое таких крепких малышей. Девушка улыбалась, вполне довольная погожим днем, прогулкой. Ее лицо излучало искреннюю симпатию Калерии, и эта симпатия самопроизвольно коснулась и генерала с женой. Поздоровались.