Читать книгу "Хроники Заводной Птицы - Харуки Мураками"

– У тебя, наверное, кто-нибудь есть? Какой-нибудь парень?

Кумико посмотрела на меня:

– Почему ты так думаешь?

– Не знаю. Просто интуиция.

Мы гуляли по безлюдному зимнему парку «Синдзюку гёэн».

– Интуиция?

– Мне кажется, ты хочешь мне что-то сказать. Если так – не стесняйся, говори прямо.

Кумико на секунду замялась, почти незаметно. Но с самого начала было ясно, что она ответит.

– Спасибо, конечно, но ничего такого нет. Правда!

– Ты не ответила на мой вопрос.

– Это ты про бойфренда?

– Ага.

Кумико остановилась, сняла перчатки, спрятала их в карман пальто и взяла меня за руку. У нее была теплая и мягкая ладонь. Я сжал ее, и мне показалось, что облачко пара от дыхания Кумико побелело и стало меньше.

– Мы можем поехать к тебе? – спросила Кумико.

– Конечно, – сказал я, слегка удивившись. – Едем, конечно, хотя сразу скажу: похвастаться мне особо нечем.

Я жил тогда в Асагая, в однокомнатной квартирке с кухней, туалетом и душевой кабинкой размером с телефонную будку. На втором этаже, с окнами на южную сторону – правда, прямо на склад какой-то строительной фирмы. В общем, так себе квартира, единственный плюс – много солнца. Мы долго сидели под его лучами, прислонясь к стене.

В тот день мы впервые стали по-настоящему близки. Впрочем, она сама захотела – я и сейчас в этом уверен. В каком-то смысле она меня соблазнила. Не хочу сказать, что она говорила или делала что-то… Но, лаская ее тело, мягкое и податливое, я сразу понял: Кумико хочет, чтобы это произошло.

Оказалось, что до меня у нее никого не было. Потом она долго молчала. Я пытался заговорить с ней, но без толку – никакой реакции. Кумико пошла в душ, оделась и снова села в полосу заливавшего комнату солнечного света. Я не знал, что сказать, сидел рядом и молчал. Солнце ползло по стене, и мы медленно перемещались по полу вслед за ним. Наступил вечер, Кумико сказала, что ей надо идти. Я проводил ее до дома.

– Ты правда ничего не хочешь мне сказать? – спросил я снова в электричке.

Кумико покачала головой и проговорила едва слышно:

– Не надо. Не думай об этом.

Больше на эту тему я с ней не заговаривал. В конце концов, подумал я, Кумико сама решила, спать ей со мной или нет, и если даже есть что-то, о чем она не может мне сказать, со временем все как-нибудь само уладится.

Наши еженедельные свидания продолжались. Обычно мы шли ко мне и занимались любовью. Когда мы лежали рядом и я обнимал ее, Кумико понемногу рассказывала о себе – о том, что было в ее жизни, о своих мыслях и чувствах, – и я мало-помалу начал понимать, как она смотрит на мир, и сам объяснял, как я его воспринимаю. Я по-настоящему полюбил Кумико. Она тоже говорила, что не хочет со мной расставаться. Мы подождали, пока она закончит университет, и поженились.

Нам было очень хорошо вместе, жили мы дружно. Хотя временами я не мог избавиться от ощущения, что в душе у Кумико есть уголок, куда ход мне закрыт. Случалось, посреди какого-нибудь разговора – самого обычного или же, наоборот, серьезного – Кумико вдруг замолкала и точно уходила в себя. Без всяких причин (может, они и были, но я о них не догадывался) и совершенно неожиданно. Будто идешь-идешь и – бах! – проваливаешься в яму. Такие паузы продолжались недолго, но и потом еще казалось, что мыслями она остается где-то далеко. Проходило порядочно времени, прежде чем она опять становилась собой. На мои слова Кумико реагировала рассеянно: «ага», «точно», «да-да». Ясно, что голова у нее занята чем-то другим. Еще до женитьбы, всякий раз, когда она уходила в себя, я спрашивал, что случилось, и очень терялся, боясь, как бы мои слова не причинили ей боль. Но Кумико только говорила с улыбкой: «Так, ничего особенного» и спустя какое-то время возвращалась обратно.

Помню, похожее ощущение странной неуверенности я испытал в минуты нашей первой близости. Скорее всего Кумико не чувствовала тогда ничего, кроме боли, от которой напряглось ее тело, но я не только от этого растерялся. Было здесь нечто такое, что трудно передать словами, – непонятное просветление, осознание какой-то отчужденности и отдаленности. Я поймал себя на невероятной мысли: тело, которое я обнимаю, принадлежит вовсе не той женщине, с которой мы только что, прижавшись друг к другу, беседовали; ее как будто незаметно подменили, подставив мне кого-то другого. Я гладил ладонями хрупкую гладкую спину, и эти прикосновения гипнотизировали меня. Одновременно казалось, что Кумико от меня страшно далеко, что пока я ее обнимаю, она – где-то совсем в другом месте и думает о чем-то совершенно ином, а я на самом деле обнимаю чужое, случайно оказавшееся рядом тело. Может быть, поэтому, несмотря на возбуждение, я долго не мог кончить.

Но такие ощущения остались только после первого раза. Потом возникла близость, Кумико стала острее отзываться на мои ласки. А тогда все было для нее впервые. Потому, наверное, у меня и появилось то необъяснимое чувство отчужденности.

* * *

Прокручивая в памяти то время, я то и дело протягивал руку к стенке и сильно дергал за лестницу, чтобы проверить, как она держится. Казалось, она может исчезнуть в любую минуту, и мне никак не удавалось перебороть страх. Эта мысль мучила меня там, в темноте, не давала покоя. Я слышал, как в груди колотится сердце. Проверив так лестницу раз двадцать или тридцать, я постепенно успокоился. К дереву она привязана крепко и просто так не отвяжется.

Я посмотрел на часы. Фосфоресцирующие стрелки показывали без чего-то три. Три пополудни. Высоко над головой все еще маячил светлый полумесяц. Наверху ослепительно сияло летнее солнце. Я представил сверкающую быструю речку, зеленую листву, трепещущую под порывами ветерка. Там господствовал свет, а здесь, прямо под ногами, лежало царство мрака. Достаточно немного спуститься по веревочной лестнице – и очутишься в кромешной темноте.

Я снова потянул за лестницу и удостоверился, что она держится крепко. Прислонил голову к стенке, закрыл глаза и погрузился в сон, как в волны медленного прилива.

7. Воспоминания и разговоры о беременности•Эмпирическое исследование боли

Когда я проснулся, полумесяц отверстия колодца уже затянуло густыми голубыми сумерками. На часах – полвосьмого. Полвосьмого вечера. Значит, я проспал четыре с половиной часа.

В колодце стало прохладно. Спускаясь сюда, я так волновался, что не обратил внимания на температуру. Но теперь стало холодно. Растирая ладони, чтобы согреться, я подумал: надо было бросить в рюкзак что-нибудь теплое, натянул бы сейчас на майку. Мне и в голову не приходило, что климат на дне колодца может оказаться не таким, как снаружи.

* * *

Непроглядная тьма навалилась на меня со всех сторон. Я ничего не мог разглядеть, как ни старался. Даже собственной руки. Шаря по стенке, нащупал лестницу, потянул на себя. Наверху все в порядке – лестницу я закрепил как надо. Показалось, что рука вызвала слабое движение в окружавшем меня мраке. Впрочем, возможно, это просто обман зрения.