Читать книгу "Я живу в этом теле - Юрий Никитин"

В голове все сильнее растекался и заполнял ее приятныйтуман. Я уже чувствовал себя словно вернулся по генеалогическому древу вспятьна десяток миллионов лет. Сознание затуманилось, а всем естеством овладело примитивноеживотное счастье. Впервые смертельная тоска растворилась. Не так, как последниедни, когда отступала на шажок, пока я с кем-то общался, но чувствовалосьледяное дыхание в затылок, а отступила вовсе.

– Хорошо, – проговорил Юлиан.

Его полная фигура расплывалась в удобном кресле, ставпохожей на гору сдобного теста. В одной руке бутылка с пивом, в другой –ломоть тарани, рожа красная, глаза умаслились. На лбу и щеках блестят мелкиекапельки.

– Хорошо, – согласился я.

– И ничего больше не нужно, – сказал он убеждающе.

В голосе было слишком много усилия, но, как мой мозг ни былзатуманен, в нем что-то встрепенулось, и затем, словно из тумана, началподниматься острый пик горы, медленно оформилось беспокойство, тревога, что ячто-то делаю неверно, неправильно, противоестественно.

Язык мой, отяжелевший и неповоротливый, вяло повернулся взасыпающем рту:

– А как же предначертание?

Юлиан резко дернулся, словно бутылка с пивом оказаласьлейденской банкой. В глазах мелькнул страх, смешанный с безумием. Я поспешноулыбнулся как можно шире, выставил ладони в жесте: мол, пошутил, не бери вголову. Это я так, все мы пока что говорим высокие слова, но уже только длятого, чтобы посмеяться над ними, показывая, какие мы крутые, циничные, лихие ичто все моральные законы нам нипочем…

Раньше, помню, после двух-трех кружек пива Юлиан все жеразмалывал кофе, заваривал покрепче, чтобы выбить сонную одурь, мол, побалдели,а теперь за работу, но сейчас, похоже, останавливаться не желал.

Я опустил на стол нетвердой рукой пустую бутылку, передследующей протестующе помахал рукой:

– Все, я готов.

– Чудак, это же только пиво! – воскликнул Юлианпочти бодро, но язык заплетался.

– А какая разница?.. Четыре пива – это тот жестакан водки. Или коньяка, если больше нравится…

Он вышел проводить меня до лифта. Лицо наконец-то пересталодергаться, глаза смотрели с сонным спокойствием. Музыка из раскрытой дверидоносилась совсем тихо, но теперь никакой зов свыше не докричался бы до егоутонувшей в пиве души.

Мне всего двадцать девять, но я застал время, когда потелевизору шли только две программы. А теперь хоть каналов шестнадцать, но ятелевизор почти не смотрю, теперь не отрываюсь от другого экрана –компячего. Там, кстати, маленькое программное окошко в режиме телевизора:смотрю новости шоу-бизнеса… раньше смотрел, а сейчас включил комп и снедоумением смотрел, как, бодро стуча колесами на стыках рельсов, от левогокрая окошка к правому двигаются серо-коричневые вагоны. Камера поднялась,вагоны в пять стройных рядов, а когда камера поднялась еще выше, этими вагонамиоказалось занято все пространство. Они шли, как лемминги, напористо инеудержимо, а голос бодро комментировал, что везут нелегальную водку из Осетии,хотя можно производить здесь, на месте, не теряя российские деньги…

Пока комп проверял загрузочные файлы, я все смотрел, какэшелоны с множеством доверху заполненных вагонов ящиками с водкой идут и идут вМоскву. Ежедневно.

Невольно тряхнул головой, не понимая, что же меня поразило.Эти эшелоны шли и вчера, и позавчера.

Все пьют.

И сам пил.

Я вспомнил это странное состояние, вчера все повторилось запивом у Юлиана, когда работа мозга начинает затихать, организм охватываетстранное состояние, когда наружу выступают подспудные древние инстинкты: у когоблаженные, у кого агрессивные. Мозг засыпает, а человек из человекапревращается в то, кем был раньше… Даже не в алертную обезьяну, а в нечто болеепримитивное, тупое…

Что-то в нас есть странное, что активно протестует… иактивно борется против усиления интеллекта! Почему все человечество так активносопротивляется процессу мышления? Непонятно…

Комп наконец высветил заставку, а в окошке тем временем вокружении вспышек фотокамер уже давал интервью седовласый импозантный человек.Кажется, это президент этой страны, что-то говорит и плавно жестикулирует,стареющий самец, все еще цепляющийся за власть.

Пискнуло, поверх изображения по экрану поплыла бегущаястрока: «17.30 – стоматолог». Пару минут тупо смотрел, чесался, шевелилгубами, наконец вздрогнул, рука метнулась к телефону. В памяти аппарата двадесятка номеров, но отцовского там нет, пришлось набрать.

Наконец пропикало, пошли долгие гудки, усталый голос сказалс хрипотцой:

– Алло?

– Это я, – сказал я бодро. – Привет, отец. Незабыл, сегодня тебе к стоматологу!

В мембране тихонько простонало:

– Я уж надеялся, что ты забыл…

– Я помню, помню, – сказал я бодро, хотя если быне комп… – собирайся!.. Я знаю, что сам ты с места не сдвинешься, так чтосейчас заеду. Лучше встреть меня у подъезда.

– Да ты знаешь, – прозвучало в трубке, – уменя уже зуб совсем не болит…

– Еще бы, – ответил я напористо, – я хорошознаю этот синдром труса. Все, я выхожу! А то опоздаем.

Комп долго скрипел и кряхтел, закрывал программы, жаловалсяна незаконно открытые, на конфликты, но кое-как закрыл, сохранился, я дождалсясообщения, что теперь-то наконец можно выключить, что за примитивный мир, вкотором я возник, ткнул пальцем разумоносителя в «Power» и выскочил из комнатыраньше, чем погас экран.

Отец уже топтался на площадке перед домом.

– Ты знаешь, – сказал он умоляюще, – ужесовсем не болит!

– Там болеть нечему, – уличил я. – Однидесны… Пойдем, мы записаны. Если не явимся, он потеряет клиента и незаработает. А ему, возможно, семью кормить!

Такой довод на моего отца подействовал, как хлыст на боевогоконя. Он вздрогнул и покорно двинулся к троллейбусной остановке.

Глава 20

Дома старые, кирпичные, тротуар в ямках, а серо-зеленаятрава, хилая и острая, как сосновые иголки, торчит из всех щелей разбитогоасфальта. Трамвай проходит совсем рядом с домами, для пешеходов оставлена узкаядорожка, зато здесь самые дешевые помещения.

Кабинет зубного техника, судя по адресу, занимает парукомнат в санчасти трамвайного депо. Мы вошли через старый подъезд, в просторномхолле все, как и на улице, разве что вместо асфальта – кафель, а так толькотрамвая не хватает: облупившиеся стены, трещина, под стеной конфетные обертки.Но здесь работает, как вол, лучший дантист в районе, берет недорого, работаябольше на славу, чем на кошелек, расширяя клиентуру.

Мы выждали в коридоре, а когда предыдущий клиент поднялся изкресла, техник воззвал зычно: