Читать книгу "Пока едет "Скорая". Рассказы, которые могут спасти вашу жизнь - Андрей Звонков"

– Есть домашнее вино, принести?

– Нет, Гено Шотаевич, вина не надо, а вот я знаю, у вас есть коньяк «Старый город», восьмилетний, принесите нам сто граммов и пару рюмочек.

Грузин улыбнулся.

– Наше вино не хуже хорошего коньяка, его даже девушкам можно. Но я не буду спорить, уважаемый Саша, сейчас принесу.

Ерофеев налил себе из графина немного, Тане на самое донышко накапал. Она пискнула:

– Я не пью.

– И не надо, – сказал серьезно Саша, – не надо пить, надо помянуть.

– А что, кто-то умер?

– Погиб Валера Ковалев.

Таня не поняла, и лишь спустя несколько секунд до нее дошло – доктор Бармалей, педиатр.

– Как погиб? – Она от неожиданности растерялась. Бармалей не должен был, это же детский врач…

– Возвращались с вызова, на встречку выскочил «порш кайен», вошел в лоб. Водитель и врач сразу погибли, фельдшер с черепно-мозговой сейчас в Склифе, пока в коме.

– Няня Вика в коме? – Слезы побежали сами, Таня хлюпнула носом.

– Нет, няня Вика в это время лежала в Боткинской с сотрясом. У нее другая история. – Ерофеев выпил коньяк, не чокаясь. – В общем, я хочу… нет, правильно будет, я не хочу, чтобы ты шла работать на линию.

– Это из-за аварии? – Таня салфеткой вытерла глаза. – Я не боюсь.

– Нет, авария – это Божий промысел, и кому суждено быть повешенным – тот не утонет. Я не хочу, чтобы ты работала на линейной бригаде и вообще на выезде, потому что это не твоя работа. Это работа для мужиков, а не для таких девочек, как ты или няня Вика.

– А что с ней? – не поняла Таня. – При чем тут Виктория Викторовна?

– А при том, что она взяла подработку – попросил старший фельдшер, потому что доктор Тыхлер Белла Арнольдовна осталась без фельдшера. Ты знаешь эту скандальную бабку.

Таня кивнула.

– А няня Вика может сработаться с кем угодно, самый покладистый и мирный человек на подстанции. Так вот они приехали к мальчонке на больной живот. Тыхлер говорит: «Надо в больницу», а мамаша мальчика, дама лет под сорок, малость навеселе, отвечает: «Я выпимши и не могу ехать, давайте вы сынка завтра отвезете». Тыхлер верещит, что у мальчишки аппендикс, что завтра будет поздно, няня Вика помалкивает – ты знаешь, она вообще не вмешивается, когда врач разбирается. А эта тетка возьми и скажи: «У меня вот тут сто тысяч лежали, вы их украли! Если сейчас не уберетесь, я в полицию позвоню!» Ну, няня Вика берет телефон, звонит диспетчеру и говорит: «Нас обвиняют в краже, пришлите полицию», все по инструкции. Так эта мамаша кинулась на Вику и давай ее метелить. Тыхлер спряталась за креслом. Мужики там были – собутыльники мамаши, еле оттащили ее, так она и им наваляла. А когда СОБР приехал, она им корку капитана полиции под нос. Она, оказывается, из охраны Госдумы. Ее все-таки приняли в отделение, писала объяснение, а Вику госпитализировали с сотрясом в Боткинскую, две недели лежала[118].

Таня слушала затаив дыхание. Ей стало страшно и обидно, краешком рассудка она понимала: Саша не врет, но ей обо всем этом рассказывает специально, чтобы отговорить от работы на скорой.

Ерофеев сидел лицом ко входу и всему залу. Она не видела, что происходит за спиной, выпила коньяк, откусила теплое хачапури, чтобы погасить жгучесть, и заметила, что Саша спешно вытирает руки… А лицо такое, будто они на вызове у тяжелобольного… Она оглянулась.

– Что случилось?

– Еще не знаю, но что-то случилось.

За дальним столиком девушка, сидящая с молодым человеком, вдруг побледнела, приложила правую руку к груди и что-то негромко сказала своему спутнику. Тот вскочил, замахал руками и побежал к стойке, за которой стояла Гуля…

– Скорую, скорую вызывайте! Ей плохо!

Гуля молча выложила телефон на стойку:

– Вызывайте!

Ерофеев поднялся.

– Пойдем поглядим, что там?

Таня молча двинула за ним. Девушка, для которой вызывали скорую, сползала со стула. Она не теряла сознание, но сильно ослабела, пот крупными каплями покрыл мраморный лоб. Она часто дышала ртом.

– Возду… ха не хва… тае… – проговорила одними губами.

– Диабет? – спросил Ерофеев, подразумевая, что девушка сделала себе инсулин, а поесть не успела.

– Нет… что-то в серд… це, у ме… ня… бывают такие приступы, только ред… ко… – ответила девушка.

Ерофеев взял ее руку, нащупал пульс… Таня взяла другую и тоже принялась считать. Под пальцами лучевая артерия, словно ниточка, пульсировала с бешеной скоростью.

– Сто семьдесят примерно, – сказал Саша. – Вот шарашит. Пароксизмальная тахикардия.

– Отчего так?

– Я в туалет хочу, – сказала девушка.

– От жизни. Это врожденная патология, между правым предсердием и желудочком. – Он приподнял девушку, подхватил под мышки. Подошел ее парень и удивленно смотрел на упражнения Ерофеева. – Потерпите, это почки так среагировали на тахикардию.

– Эй, что вы делаете?!

Девушка была словно кукла тряпочная, однако чуть-чуть помогала, упираясь ногами в пол. Она догадалась уже, что с ней занимаются медики.

– Стараюсь снять приступ. Помогите мне. – Саша объяснил: – Не стоит ее вести в туалет – может там отключиться.

– Сейчас скорая приедет, положите ее на место!

– Пока они приедут… она декомпенсируется, – сказал Ерофеев, – на таких скоростях сердечный выброс недостаточный… почки страдают и легкие перегружаются… Держи! – приказал он парню.

– Что мы можем без медикаментов? – спросила Таня.

Парень послушно обнял свою даму за грудь, под мышками, и держал в ожидании новых приказов. Ерофеев отвел Таню в сторону и сказал:

– Попроси Гулю выключить музыку… И неожиданно грохни в какое-нибудь блюдо железное, только очень громко и один раз, так чтоб никто не ожидал. Поняла?

Таня кивнула и пошла выполнять распоряжение. Остальные посетители столпились полукругом, галдели, обсуждая происшествие. Пришел хозяин – Гено – и приказал:

– Откройте двери! Нужен свежий воздух!

По кафе прокатилась волна морозного воздуха.

Ерофеев приказал громко:

– Тишина! Замолчите все! – Голос покрыл рокот зала – и наступила тишина. Все ждали: что дальше?

Именно в этот момент раздался дикий звон: скалкой по большому противню… От неожиданности девушка икнула, краска вернулась на лицо, она засучила ногами, пытаясь уже стоять самостоятельно. Ерофеев взял запястье – пульс стал реже, сильнее…

– Все! Приступ прошел!

В зале расхохотались. Несколько матерных возгласов погасли в звоне и смехе.