Читать книгу "Француженки едят с удовольствием. Уроки любви и кулинарии от современной Джулии Чайлд - Анн Ма"

Когда досмотр был пройден, я оделась, всунула ноги в туфли и сложила вещи, а затем отправилась к выходу на посадку. Я начала отсчет номеров, остановившись, чтобы свериться с посадочным талоном, зажатым в руке: 27, 28… 29. Я свернула в зал ожидания, который в семь утра был уже заполнен пассажирами, путешествующими по работе. Их лица озарял холодный свет экранов мобильных телефонов. Он здесь? Я быстро оглядела толпу. Нет, нет, нет. Я отступила. Его маршрут был сложным: Багдад – Амман – Франкфурт – Вашингтон, многое могло пойти не так, как планировалось. Он мог не успеть на один из рейсов и, соответственно, на все последующие.

И вот тогда, в самом углу, я увидела его.

Он сидел ко мне спиной, но я узнала его по форме головы и каштаново-медовому цвету волос. Я подбежала к нему, моя сумка шлепнулась у его ног, а он вскочил, увидев меня, и мы бросились обниматься, даже не сказав «привет». Я зарылась лицом в его рубашку, она слегка пахла мылом даже после стольких часов перелета, а потом мы поцеловались – его небритые щеки знакомо царапали мою кожу, и в его объятиях я поняла, что мои ноги подкашиваются от облегчения, любви и благодарности. Мы были снова вместе, и флуоресцентные лампы освещали все неземным светом, каркающие объявления о посадке казались ангельской музыкой, а запах второсортного кофе – лучшим из ароматов. Его командировка в Ирак подошла к концу.

Через несколько минут мы вылетели в Нью-Йорк, взяли машину в прокат и поехали в долину реки Гудзон. Там, в стрекочущих весенних лугах, мы отпраздновали свадьбу двух наших близких друзей в компании других друзей и пролили немало слез, вызванных как избытком чувств, так и обилием пыльцы. Мы пили игристое вино и ели морковный свадебный пирог, Кельвин знакомился с новыми родственниками невесты, а я отплясывала вместе с невестой, и… можно сказать, жизнь вернулась в свое обычное русло. Но это было не совсем так. После года разлуки единение уже никогда не покажется обыденным.

Вернувшись в Париж, мы вновь обосновались в нашей квартире, вместе enfin[352]. Кельвин вернулся в посольство, а я – в Американскую библиотеку и к своему роману. Я купила огромную плетеную корзину для покупок, которую могла загружать овощами с открытого рынка, раскинутого на соседней улице. Мы смотрели фильмы Эрнста Любича в артхаусном кинотеатре субботними вечерами и ели роскошную пиццу с артишоками по четвергам (ну ладно, артишоки ела я, Кельвин довольствовался ветчиной с грибами). Мы делили пополам клубничные кексы financier после ужина. Мы составили список мест, которые нужно посетить за то время, пока мы находимся в Европе, и в связи с этим поговорили о жизни-после-Парижа, отчего оба немного загрустили.

«Будет так трудно уезжать», – сказала я однажды вечером, наблюдая за тем, как золотистый, почти уже осенний свет озаряет мраморную каминную полку.

«Я знаю», – согласился Кельвин. Я подумала, что он сменит тему или скажет, чтобы я не думала об этом, но он продолжил: «Мы еще вернемся».

«Когда ты выйдешь на пенсию?»

«Может, раньше?»

«Ну… – Я глубоко вдохнула и изложила идею, которую вынашивала уже несколько недель. – Мы давно откладываем деньги. Может быть, мы могли бы купить здесь квартиру. Совсем небольшую, в которой мы могли бы останавливаться, когда приезжаем в отпуск. Pied-a-terre?»[353]

«Нога на земле». – Кельвин улыбнулся.

«А?»

«Буквальный перевод. Pied-a-terre. Нога на земле».

Я тоже расплылась в улыбке. Нога на земле, постоянный дом, в Париже – это превосходило все мои ожидания.

«Ты думаешь… – теперь была очередь Кельвина делать глубокий вдох, – нам понадобится две спальни? На всякий случай?»

«На случай, если у нас родится ребенок? – проговорила я медленно. И обнаружила, что киваю. – Хорошая идея». Несколько секунд мы смотрели друг на друга в ужасе, в том особенном ужасе, который может внушить лишь мысль о родительстве.

«Когда ты будешь готова», – сказал Кельвин, гладя меня по волосам.

Убаюканная семейной идиллией, я не заметила, как время сделало сальто и пошло быстрее, а затем понеслось во весь опор. Все было хорошо: мой муж был дома, мы готовили спагетти с фрикадельками, чтобы удостовериться в этом. Но чего-то не хватало. Может быть, мы пропустили обряд перехода, не сделали приношение богам-хранителям очага? Несколько недель я задавалась этим вопросом, а потом до меня дошло: ответ очевиден. Мы должны были вернуться в начало. Нужно посетить друзей, которые стали нашей семьей во Франции: Дидье и Алена.

Кельвин позвонил братьям и обнаружил, что они не занимаются делами Le Mistral в Париже, а находятся на юге, у себя дома в Авероне. «Venez! – звали они. – Приезжайте! Поживите у нас! Мы заберем вас с вокзала».

Аверон – это департамент (территориальное подразделение сродни американскому штату). Он расположен на юге центральной части Франции, за 560 км от Парижа. Из-за недостаточно разветвленной сети высокоскоростной железной дороги TGV и прямого сообщения поездом регион остается сравнительно труднодоступным. Для большинства путешественников, включая нас с Кельвином, дорога из Парижа занимает целый день: нужно сесть на поезд до Клермон-Ферран, затем пересесть на автомобиль и проехать 200 км на юг в захолустье, называемое la France profonde: глубинка Франции, затерянная во времени.

Кельвин впервые побывал в Авероне двадцать лет назад, когда приехал в Париж учиться по программе обмена студентами. Он изучал русский язык и снимал часть квартиры в двадцатом округе с видом на Эйфелеву башню (если забраться на крышу по пожарной лестнице и прислониться к стене) и с процветающей колонией тараканов. Однажды в выходные Кельвин, Дидье, Ален и их друзья загрузились в машину и поехали в деревню, где у Дидье был дом, продуваемый всеми ветрами и полуразрушенный, примостившийся на утесе, с которого открывался вид на голую равнину. Стояла холодная и промозглая зима, а в доме для обогрева был только старинный камин. В ту ночь Кельвин спал у очага, полностью одетый, и все равно продрог до костей.

Пытаясь прогнать холод, ребята пили грубые местные вина и ели тамошнюю сытную пищу: трюффад – золотистый пирог из размятой картошки с беконом и сыром; фаргу – жареные блинчики со шпинатом, травами и салом; алиго – картофельное пюре, взбитое с расплавленным сыром до состояния текущей лавы. За деревенским столом у тетки Дидье и Алена Луизы они спорили о французской политике, истории и философии. Именно в этой сельской кухне Кельвин научился бегло говорить по-французски, выражать свои идеи красноречиво. Когда холодный дождь прекратился, он открыл для себя неровный ландшафт региона, являвший собой контраст гор и пастбищ, пересеченный реками и усеянный каменными деревушками.