Читать книгу "Глубокое бурение - Алексей Лукьянов"

— Опа! — Лопаницын смутился. Но через секунду пришел в норму: кто сейчас приют приютом называть будет? Обязательно какой-нибудь центр релаксации или дезактивации… — Кто-нибудь из администрации есть? Из милиции беспокоят, срочно.

— Подождите, сейчас позову дежурного воспитателя…

Послышался скрип стула, застучали каблучки. Вдалеке слышался сквозь бормотание радио чей-то разговор на повышенных тонах.

Ждать пришлось минут пять. Потом трубку взяли:

— Приемный изолятор, дежурный воспитатель Хоромская.

— Здравствуйте. Старший лейтенант Лопаницын беспокоит. Что там у вас? Сбежал кто?

— Если бы, — процедила женщина. — Железнодорожники с электрички бегунков сняли, аж десять штук, из дубняковского детдома, а у нас мест не хватает.

— А-а… понятно. Извините, по имени-отчеству…

— Ирина Николаевна.

— Ирина Николаевна, вам вчера привезли мальчика, фамилия Кулик.

— Да, он завтракает сейчас.

— Как — завтракает? Он же сбежал!

— Когда? — напряглась женщина. — У нас закрытое отделение, никто сбежать не может. Кроме того, я только что видела его.

— Минуточку. — Лопаницын почесал затылок. — То есть вы хотите сказать, что по результату поверки все на месте?

— Именно так. Только у нас нет поверки, это же не тюрьма. Все и так на глазах.

— Спасибо. Извините за беспокойство.

Так. Или он дурак, или из него дурака делают, или тут вообще что-то из ряда вон… Тетка говорит, что пацан сбежал, а в приюте говорят, что никто не сбегал. Кто врет? Тетка, конечно, соберет сто бочек арестантов, но вот так, внаглую… Может, обозналась? Нет, надо идти и самому во всем разобраться.

Галка Геращенко мечтала о приличном мужчине и тихом семейном счастье.

Мужчины пока не имелось. Тридцать один год, симпатичная брюнетка, высшее образование, прекрасная фигура, ум, коммуникабельность, адекватная самооценка… а мужчинки слишком мелкие и незначительные.

Конечно, можно воспитать себе мальчика, те охотно бьют к ней клинья, рассчитывая на быстрый секс… Но жалко времени и сил, ей нужен был изначально равный. «Все мужики — унитазы: либо заняты, либо полны дерьма».

Вот накануне опять родители завели пластинку: мол, время идет, она не молодеет, и с каждым годом рожать все труднее…

Галка обычно за словом в карман не лезла, но в нецензурной форме ответить папе с мамой посмела впервые. Сами вынудили.

— Чего? — потемнел лицом папа. — Материться в моем доме?!

— Какого хера в жизнь мою мешаетесь? Ребенок им нужен… Я, между прочим, только о нем и думаю!

— У тебя только о мужиках мысли: этот подходит, этот — нет, — возразила мама.

— Между прочим, одних мыслей о ребенке мало. У него и отец должен быть.

— Не обязательно. — У папы уши красные, неудобно папе такие разговоры вести.

— Чего? Из пробирки?

Блин, поди, разберись: шутят они или на полном серьезе гонят?

Мама смутилась не меньше папиного, хотя буйным нравом Галка в нее пошла. И дальше разговор покатился: на ребенка из пробирки как-то средств не хватает, да и не делают у нас такого… Но вот мальчик хороший есть, умный, скромный…

— Вы меня сватаете, что ли?

Не то чтобы сватают… То есть, конечно, если потом что-то получится, они только рады будут, а так… ну хотя бы ребеночек будет…

Галка заржала. Вот ведь родители, здорово придумали. Как собачек на случку: он хороший, и она из приличной семьи. Квартира, конечно, будет временно в ее распоряжении, а папа с мамой в отпуск поедут, на море.

— Погодите, — прервала она смех. — Вы уедете, а кто консультировать будет?

— Как — консультировать?

— Ну, что нужно делать, чтобы ребеночек появился. Что, куда, сколько, в каком положении…

— Галина!.. Как с отцом разговариваешь?!

И никто не виноват, все хотят как лучше… Так что на работу Геращенко завсегда пилила, как на праздник, ибо там ей мозги никто не полоскал, замуж не выдавал и рожать не заставлял. А родители предпочитали дожидаться выходных и зазывать в отчий дом, для очередной порции. Всю рабочую неделю Геращенко кайфовала, не чувствуя пристального взгляда любимых предков.

А вчера вечером пришел в гости Малишевский, любовь с десятого класса. Он был гладко выбрит, слегка пьян и с кольцом на пальце.

Вот, блин, счастье — и этот занят! Десять лет ни слуху, ни духу, а тут нарисовался — не сотрешь. Из Москвы, на похороны бабушки. Пили, трындели, еще пили… и как-то так утром оказалось, что не только пили… Черт его дернул мобилу взять!..

— Малишевский, мы это как делали?

Тот пошарил рукой по полу и показал упаковку от презерватива.

Джентльмен, мать его так!

— Отвернись, я оденусь.

Не препираясь, он отвернулся. Ну, и где плавки? А бюстик?

— Я твою рубашку накину?

— Валяй.

Час спустя они как ни в чем не бывало завтракали на кухне. Любовь с десятого класса тактично не упоминал о событиях пролетевшей ночи, о которых, если судить по внешнему виду, и сам не особенно хорошо помнил.

— Тебя часто по утрам дергают? — поинтересовался Малишевский.

— Работа, — пожала плечами Галка. — Ты извини, мне сейчас бежать надо…

— Да мне тоже, у меня дилижанс в полдень.

Слава тебе, господи, адюльтер не обещает затягиваться.

— Как жизнь-то у тебя?

— Да как сказать… Молниеносно.

Короче, попрощались у подъезда — и разбежались. Дождь настроения не улучшал, но, собственно, единственное, о чем жалела Геращенко, — это о том, что Малишевский засветился перед Лопаницыным. Уж этого джентльменом никак не назвать, никакого чувства такта.

В приюте дежурный воспитатель Ирина Николаевна Хоромская, изрядно уже замордованная ночным приемом бегунков, напряженно повторила:

— Никто у нас не сбежал, двенадцать мест из десяти заняты, еще трех не хватает с этими охламонами дубняковскими! Вам Кулик нужен? Идемте, сейчас покажу!

Галка последовала за суровой дежурной.

Приют недавно отремонтировали, стены расписали яркими картинками с мультяшными героями, полы выстелили ковровыми дорожками, всюду пейзажи, иллюстрации к сказкам, детские работы в рамочках…

— Шикарные апартаменты, — чтобы хоть как-то разрядить обстановку, польстила Галина.

— А толку-то? Если бы здесь детский сад был или дом творчества… Контингент у нас такой, их ничего порадовать не может.

Подошли к двери с олененком Бемби. Ирина Николаевна постучала, ей открыла совершенно миниатюрная девушка — или девочка? — и с порога заявила: