Читать книгу "Секретный террор Сталина. Исповедь резидента - Георгий Агабеков"

После обеда мы с Дубсоном поехали с визитом к губернатору. С ним я был знаком еще в Керманшахе. Целых двадцать нудных минут мне пришлось провести с губернатором. Свой приезд я объяснил недоразумениями в деле вывоза персидских товаров в СССР и необходимостью расследовать этот вопрос. Однако губернатор, как, впрочем, и вся персидская администрация, прекрасно знали о занимаемом мною положении и немедленно приняли соответствующие меры. Когда я, выехав из губернаторского дома, намеренно проехал мимо полицейского управления, то нашел его густо окруженным полицейскими. Видя настороженность персидских властей, я решил дать им немного успокоиться. Консулу и местному резиденту я предложил пока ничего не предпринимать, а присланных из Ашхабада людей отослал обратно в СССР.

Прошло несколько дней. За это время мы старались выяснить, что собираются персы делать с беглецами, и связались с нашим агентом, арестованным персами и помещенным в полицейском участке, где сидели Бажанов и Максимов, не оставляя надежду на скорую ликвидацию сталинского секретаря. Однако в тот же день из Москвы пришла телеграмма, отменявшая приказ о ликвидации. Выяснилось, что Бажанов по своей работе в Москве никаких особенных тайн не знал и, стало быть, его разоблачения не могли представлять опасности…

Об этом я узнал, когда вернулся в резидентуру. Увидев взволнованного Лагорского, я спросил его:

– Что с тобой? Что-нибудь случилось?

Лагорский, бросив в мою сторону взгляд, продолжал молча шагать. Затем он круто остановился.

– Ты вот упрекал меня, почему я не работал, почему я не пишу в Москву! Да что им писать! Ты думаешь, нужна им твоя работа. Ничего подобного, знаю я их. Недаром я просидел семь лет в аппарате ОГПУ. Там уже нет работников, нет чекистов! Все превратились в чиновников-бюрократов, – почти выкрикивал Лагорский.

– Да в чем дело? Говори толком! – переспросил я.

– Там в кабинете для тебя телеграмма лежит. Прочти, узнаешь, – ответил он.

В соседней комнате на столе лежала расшифрованная телеграмма: «Николаю. Во изменение нашего номера… никаких активных мер против Бажанова и Максимова не, повторяю, не принимать. Нарушение приказа подлежите революционному суду. Трилиссер».

Я стоял в недоумении с телеграммой в руках. В чем дело? Что это, первоапрельская шутка, что ли? Почему отменили приказ? Испугались возможных последствий или же это заранее обдуманный ход? А впрочем, не все ли равно? Черт с ними! По крайней мере, последний приказ легче исполнить, чем первый. Я вернулся обратно к Лагорскому. Он все продолжал ходить из угла в угол.

– Да брось, что ты, не рад, что с тебя сняли это грязное поручение? – обратился я к нему, желая успокоить его.

– Не в этом дело, а в том, что наши чиновники из ОГПУ всегда так делают. Пошлют на смерть человека, а потом окажется, что этого вовсе не нужно было, что они шутят, что ли, с организацией убийства за границей? Не могли подумать прежде, чем приказывать? Хорошо еще, что телеграмма пришла сегодня, а то у них привычка отменить приказ, когда он уже выполнен. Сколько таких случаев было за мою работу секретарем коллегии ВЧК и ОГПУ? Амнистируют арестованного, а он, оказывается, давно расстрелян. А впрочем, ты прав, ну их к черту! Давай лучше поужинаем, – предложил он.

В эту ночь мы пьянствовали до утра, поднимая тосты за «воскресших» Бажанова и Максимова, которых Москва внезапно амнистировала.

Пользуясь пребыванием в Мешеде, я решил съездить в Ашхабад. Туда, главным образом, тянуло желание повидаться с моими родными, которых я давно не видел. Заодно нужно было разрешить несколько вопросов пограничной разведки. Выехав рано утром на автомобиле из Мешеда, я к вечеру подъехал к советско-персидской границе. Меня встретил заранее предупрежденный о моем приезде начальник Гауданского пограничного поста, один из моих старых сослуживцев по ЧК. Когда я, сойдя с машины, хотел направиться в здание поста, то на меня набросились с десяток огромных овчарок. Начпоста быстро накинул на меня красноармейскую шинель, и собаки внезапно успокоились и завиляли хвостами.

– Видишь, какие у нас собаки? Это они фактически несут сторожевую охрану границы. Как только начинает темнеть, собаки уходят с поста и располагаются на холмах до утра. И можете быть уверены, что никто не пройдет незамеченным границу. Раз покажется кто-нибудь не в армейской форме, собаки не выпустят живым, – рассказывал начпоста.

– Да что же, дрессировали их так, что ли? – спросил я.

– Да нет, сами научились. Ходили с армейцами по постам и научились, – ответил он.

Через полчаса я поехал дальше и уже ночь провел под родительским кровом в Ашхабаде.

На следующее утро я сидел в большом кабинете председателя ОГПУ Туркменистана. За письменным столом напротив меня сидел сам Каруцкий, растолстевший, несмотря на свои тридцать лет, как боров.

– Как же мог Трилиссер отменить расправу с Бажановым, когда я вчера получил еще одну телеграмму от первого заместителя председателя ОГПУ Ягоды – во что бы то ни стало прикончить его! – кричал задыхающимся голосом Каруцкий после того, как я ему рассказал о полученной мною последней телеграмме в Мешеде.

– Ну, что же? Это значит, что правая рука не знает, что делает левая. Тебе Ягода пишет, ты и исполняй, а мне приказано не трогать, я тоже исполняю данный мне приказ, – ответил я.

– Ты лучше расскажи, как они убежали отсюда, – попросил я после некоторой паузы.

– Да очень просто. Выехали на праздник, будто на охоту, и скрылись. Мы только через два дня хватились и узнали, что они за границей. Я пустил на территорию Персии целый десяток переодетых туркменами красноармейцев перехватить их, но было поздно. Их уже повезли дальше. Ах, если бы они мне попались живыми! Я бы им показал, где раки зимуют. Сам бы их «допрашивал»! – говорил Каруцкий, стуча кулаком по столу.

– Однако и фортели же ты выкидываешь! Как это ты рискнул послать переодетых красноармейцев за границу? Ну, а если бы их там, переодетых, обнаружили, то ведь пахнет это крупным дипломатическим скандалом, – сказал я.

– Ну, милый мой, что нам, впервые, что ли. Я вот на днях опять послал своих ребят в Лютфабад, и они привезли мне оттуда английского агента, – ответил Каруцкий.

– Каким образом? – задал я вопрос.

– Понимаешь, нахальство какое! Приехал этот агент к самой границе и оттуда начал вести разведку против нас. Ну, мои ребята ночью пробрались через границу и, застав его спящим, завернули в простыню и привезли сюда.

– Что же он не сопротивлялся? – спросил я.

– Пробовал кричать, но его так избили, что он только на следующее утро очнулся здесь в подвале, – ответил Каруцкий, – кстати, приходи сегодня вечером и помоги мне допросить его, а то он говорит только по-персидски.

Я согласился.

– Ну, а как ты ладишь тут с туркменским правительством? Не склочничаете между собой? – переменил я тему разговора.

– Нет, я их держу в руках и к себе никого не пускаю. Недавно меня избрали членом ЦК и ЦИК Туркменистана, да вдобавок орден преподнесли, – ответил он, самодовольно улыбаясь.