Читать книгу "Люби и властвуй - Александр Зорич"

Ну что же, две стрелы можно оставить про запас. Что бы там ни было, а главное дело сделано.

– Милостивые гиазиры! ― Лагха повернулся и обвел взглядом своих офицеров, которые вполне оправились от пережитых потрясений и все то время, пока гнорр, с их точки зрения, без толку тратил стрелы, простояли, не смея шелохнуться, с обнаженными мечами и просветленными служебным рвением лицами.

– Милостивые гиазиры! Сейчас, пожалуй, подымется довольно сильный ветер. Я советую вам сесть на землю. Впрочем, Можете стоять. Делайте, в общем, что хотите. Главное ― не наложите в штаны.

Из выживших после «градобоя» офицеров только пар-арценц Опоры Единства смог правильно понять настроение гнорра. Сейчас Лагха Коалара явно был в восторге, как мальчишка, которому удалось запустить воздушного змея. И, приблизительно представляя причины, вызвавшие торжество гнорра, пар-арценц поторопился сесть на землю. Ну его к Шилолу ― этот «довольно сильный ветер».

Всякой розе вольно распуститься под воздействием солнца, влаги и собственной природной предрасположенности. Всякой розе вольно цвесть некое время. И всякой розе вольно опасть, вверив лепестки жестокому ветру или пальцам Сиятельного князя.

Хоц-Дзангу, крепости-розе, как и всякой розе, было вольно распуститься под воздействием солнца, влаги из кувшинов Говорящих и собственной природной предрасположенности, созданной гением Шета оке Лагина. И Хоц-Дзангу, крепости-розе, как и всякой розе, было вольно опасть, вверив лепестки и жестокому ветру, и пальцам Лагхи Коалары.

Лагха Коалара поднес к губам двойную флейту, и первый звук незатейливой мелодии вырвался из нутра заговоренного тростника. Ничего. Звук быстро растворился в жарком послеполуденном воздухе. Еще одна нота. И еще одна.

Гнорр, буквально пожиравший взглядом внешние стены-лепестки Хоц-Дзанга, отметил, что ближайший из них будто бы немного качнулся. Едва-едва заметно. Приободренный гнорр заиграл уверенней.

Они вновь стояли близ Семени Хоц-Дзанга, рядом с саморазрушившейся «молнией Аюта» и конями Говорящих. Глаза-уголья коня Киндина сочились про-зрачнейшей жидкостью. Конь Киндина плакал, ибо его хозяин обрел свое небытие вслед за Фарахом.

Из Говорящих с гребня стены успела спастись только Тара, но «покровы» полностью не сошли с нее и вполне заметно серебрились, намечая контуры волос, плеч и лица. В любое мгновение Тара ожидала стрелы гнорра, но ее все не было, и это ожидание небытия было для нее во сто крат хуже самого небытия. Если бы Лагха Коалара знал, на какую пытку он, сам того не ведая, обрек последнюю из Говорящих Хоц-Дзанга, он бы очень и очень порадовался.

Еще там были Лиг, Самеллан, Знахарь, Дотанагела, Айфор, Иланаф, Эгин, двое последних «лососей» с «Зерцала Огня» и бесхозная обслуга «молнии Аюта». Еще где-то около сотни смегов были разбросаны по всей крепости. И все.

Все они только-только спустились со стены, тяжело дышали, крыли последними словами Свод Равновесия и лично гиазира Лагху Коалару и чувствовали себя совершенно обессиленными.

– А что, интересно, если эта штука развернулась, значит, ее можно и… ― спросил Знахарь, которого сильно угнетал колодец стен, на самое дно которого они были загнаны обстрелом Лагхи и едким туманом «покровов Говорящих». Знахарь хотел предложить Лиг уходить из Хоц-Дзанга на север. Собственно говоря, ловить здесь, по его вполне справедливому замечанию, было совершенно нечего. Совершенно.

Но вместо Лиг ответила магия Танца Садовника.

Эгин, который уже некоторое время чувствовал странные колебания почвы под ногами, сам не зная зачем, поднял глаза к ослепительно синим небесам и обомлел. Прямо над ними, в самом зените, словно бы красные чернила сквозь лазоревый шелк, проступало грандиозных размеров видение.

– Ты что э… ― Иланаф прервался на полуслове, ибо, задрав голову вверх, увидел то же самое, что и Эгин.

С каждым мгновением видение становилось все отчетливее, и Эгин, как завороженный, следил за тем, как из разрозненных черт и линий собрался силуэт розы. Точнее, розового цветка шиповника, который бережно держали длинные и чуткие пальцы неведомого человека. Вот его пальцы чуть сжались, и откуда-то с наружного обвода Хоц-Дзанга донесся оглушительный треск. Земля под ногами дрогнула так, что измотанный дракой с псами Иланаф едва удержался на ногах, успев в последнее мгновение вцепиться в плечо более коренастого и тяжелого Эгина. Кто-то истошно завопил.

К руке, сжимавшей цветок шиповника, прибавилась вторая рука, правая. Она прикоснулась к крайнему лепестку и, помедлив мгновение, резко оборвала его. Потом стали видны и губы человека, которые, сложившись в трубочку, дунули на оторванный лепесток.

И вот тогда Эгин пережил то, что с полной справедливостью считал самым страшным мгновением своей жизни. На южной окраине Хоц-Дзанга земля дала трещину глубиной с Бездну Края Мира. Вслед за этим раздался гул осыпающейся с высоты земли и мелких камней, а потом огромная тень, на несколько мгновений закрыв и солнце, и мрачное видение на небесах, с угрожающим ревом пронеслась куда-то на север. Ураганный порыв ветра, поднятого ею, швырнул на землю всех, за исключением Знахаря, и, уже падая, Эгин понял, что это за тень унеслась на север и, судя по новым раскатам земного грома, врезалась в обрамляющие долину Хоц-Дзанга горы. Это была самая внешняя и самая южная стена-лепесток.

Хотя это было уже совершенно все равно, Эгин узнал небесного человека. Узнал, потому что слишком уж противоестественно прямо торчал указательный палец его правой руки и слишком уж подозрительно не принимал он никакого участия в обрывании лепестков с невинного шиповника. Указательный палец небесного человека был изготовлен из бронзы, и когда видение исполнилось еще большей жизненностью, стали видны кожаные ремешки, крепившие кованый палец к браслету на запястье. Эгин припомнил все, что слышал от Тары, припомнил он и старинную легенду о Персте Лагина, который был утрачен Сиятельным князем в битве за Священный Остров Дагаат. Итак, прямо над Хоц-Дзангом изволило пребывать губительное видение Шета оке Лагина собственной персоной. Пребывать и сокрушать крепость, играючи обрывая стены, словно бы лепестки шиповникового цветка. Конечно, чем еще может заниматься добрый безумный садовник? Выращивать цветы и губить их себе на потеху.

Все происходило быстро ― как в невнятном кошмарном сне. Одна за другой отрывались стены. Влекомые ветром необоримой силы, который, не будь он напоен магией Танца Садовника, не смог бы даже оторвать от земли исполинские лепестки Хоц-Дзанга, стены с ревом неслись над головами потрясенных защитников и одна за другой сыпались на склоны гор. Грохот от всего происходящего поднялся такой, что Эгин, попытавшись несколько раз докричаться до Лиг, осознал, что не слышит собственного голоса.

Сиятельный князь Шет оке Лагин в небесах, вызванный к разрушению Танцем Садовника, был во сто крат сильнее, чем магические искусства Знахаря, Дота-нагелы и Тары на земле.

Крепость-роза была обречена. Оставаться возле Семени Хоц-Дзанга было бессмысленно и смертельно опасно. Уходить прочь из Хоц-Дзанга, протискиваясь в узкие лазы между стенами-лепестками, которые в любое мгновение могли сорваться и улететь прочь, влекомые чудовищным ветром Танца Садовника, ― немногим более осмысленно, ибо не менее опасно.