Читать книгу "Ингмар Бергман. Жизнь, любовь и измены - Тумас Шеберг"

Когда все закончилось и они сидели в машине, по дороге домой она спросила, что он сказал. “Больше года. Чтобы наверняка”, – ответил он. И оба рассмеялись, испытывая облегчение оттого, что этот тяжкий экзамен остался позади.

Но Бергман не был бы Бергманом, если бы вскоре не устроил одну-две драмы. Осенью после процесса в евлеском городском суде он лег в Софийский приют. Он частенько пользовался этим прибежищем, чувствовал себя защищенным в обстановке детских лет и без помех мог работать. Но Ларетай не понимала, почему у него случился сбой, и была готова отказаться от планов замужества. Впрочем, ей удалось уговорить Бергмана поехать с ней в другое его прибежище – “Сильянсборг” в Даларне, поскольку с Воромсом семье пришлось расстаться. По пути они, по просьбе Ларетай, заехали в Евле, так как она хотела забрать кое-какие личные вещи из квартиры, где раньше жила с дочерью и бывшим мужем.

Вероятно, с Бергманом что-то произошло, когда он вошел в прежнюю квартиру своей новой женщины, увидел большой стейнвеевский рояль, заглянул в детскую маленькой Линды и заметил, как Ларетай, собирая вещи, старается сдержать слезы.

По дороге в Даларну они попали в снежную бурю и гололедицу, и Бергман до смерти боялся угодить в канаву, подобно множеству других автомобилистов. Спокойствие Ларетай раздражало его. “Его постоянная готовность к катастрофам наталкивалась на мое фаталистское: “Все обойдется”.

После поездки в “Сильянсборг” Бергман покончил с этим романом. Все обречено на неудачу, так он решил, и больше им встречаться не стоит. Поэтому он снова спрятался в Софийском приюте. И только длинное письмо от Ларетай, которое она закончила словами “Ты не знаешь, чего лишишься!”, в итоге зацепило заартачившегося жениха и привело к алтарю.

В то же самое время Карин Бергман, как всегда, следила за успехами младшего сына, большей частью издали. Она посмотрела “Земляничную поляну”, которая произвела на нее глубокое впечатление, и не могла понять, как сын мог знать, что чувствует старик [персонаж Виктора Шёстрёма – Исак Борг. – Авт.]. Она с удовольствием разговаривала с Ингмаром, пока он был в Софийском приюте, поскольку ее муж Эрик, пастор, предпочитал общаться с покойниками. “Он много читает Гейера, Тегнера и т. д., и это, конечно, замечательно, только вот свое, нынешнее время он не понимает”, – с обычной иронией писала Карин в дневнике. Слава сына росла у нее на глазах: “Теперь он то и дело получает награды. Конечно, прекрасно, что он приезжает! Но как же он далек от моего маленького Ингмара! Я-то ищу у него душевность!” Ей звонили из “Дагенс нюхетер”, хотели получить комментарий Бергмана по поводу того, что он и Виктор Шёстрём поделили золотую медаль Общества кинематографистов. По радио она слышала, что за “Земляничную поляну” он получил на Берлинском кинофестивале “первую премию”, то бишь “Золотого медведя”, а затем в “Эхе дня” передали и его интервью, для матери, пожалуй, весьма самоуверенное: “Мне бы хотелось, чтобы он был поосторожнее в своих высказываниях, но это ведь Ингмар. Удивительно для такого молодого человека – столько шумихи и успеха”. В декабре 1958 года она и Эрик Бергман побывали в “Красной мельнице” на премьере “Лица”, и этот фильм ей не понравился:

О, какая мешанина. Примерно то, чего я опасалась. На сей раз он зарыл свой талант, хотя в целом все сделано профессионально. […] Как ни странно, рецензии Ингмар получил отличные. Не понимаю!

В январе 1959-го он уверял ее, что о браке с Кэби Ларетай даже речи нет. И она надеялась, что так оно и есть. Но в феврале узнала, что они собираются съехаться, а это с большой вероятностью был шаг на пути к бракосочетанию.

Вечером Ингмар провел у нас несколько часов. Кажется, его переполняет радость, что в Юрсхольме он обзаведется настоящим домом. Это связано с “новенькой” в его жизни? Сегодня вечером мы видели и слышали ее по телевизору, она играла Шопена. Действительно большая артистка. Но я никогда не поверю, что все продлится дольше обычного. Кстати, Ингмар был дружелюбен и предупредителен, как он умеет.

В апреле мать навестила Бергмана в Софийском приюте, где он находился после несложной операции. И вечер прошел необычайно приятно. Никогда раньше она не видела его настолько спокойным, искренним и ласковым. “Может, в новой связи все же есть что-то постоянное. Он ведь довольно много говорил об этом, и я честно сказала ему, что настроена скептически. “Будь тебе 60, я бы еще рискнула поверить в прочность, но сейчас?” Однако он не обиделся, и расстались мы дружески. Дай бог, чтобы все у него сложилось хорошо”.

В мае, приехав на несколько дней в Корстеппанский пансион в Даларне, она решила повидать Ингмара и его новую подругу, которые проживали в гостинице “Сильянсборг”. Ей было любопытно и страшновато. Сын встретил ее, одетый к ужину, загорелый и “внутренне дружелюбный”. Ларетай ожидала в холле. Непосредственное впечатление Карин Бергман – от новой женщины веет аристократизмом и опасностью. Но в ходе вечера все утихло. Ингмар Бергман пригласил также Макса фон Сюдова, и после ужина они сидели в просторной комнате с чудесным видом на озеро Сильян, пили кофе. Очень удачно, что с ними фон Сюдов, думала Карин Бергман. Он человек воспитанный и скромный. Вероятно, сын так и планировал – привести “судью”, то есть мать, в доброе расположение духа, возможно слегка под обаянием большого актера, и избежать нежелательных комментариев и многозначительных взглядов. Очевидно, план удался, потому что, по мнению радостной матери, сын был “полон шарма и фонтанировал идеями”, весь вечер они разговаривали на нейтральные темы, не затрагивая щекотливых проблем, чем Карин Бергман осталась в душе очень довольна. Потом сын и его подруга отвезли ее в Корстеппанский пансион, и, прежде чем лечь в постель, она записала в дневнике: “Что до нее, все для меня как-то неясно. Искренна ли она? Пока не рискну ничего говорить. Но надеюсь, Ингмаровы испытания будут не слишком трудными”.

Потом пришло то самое письмо от Ингмара Бергмана. Такого рода известия предпочитают передавать не устно, глаза в глаза, а спешат записать, отправляют, а затем надеются, что оно не окажется неудачей.

Письму предшествовала большая статья на развороте июльского номера “Векку-Журнален”. В течение некоторого времени за знаменитой парой Бергман – Ларетай охотились журналисты, и в конце концов они согласились на что-то вроде домашнего репортажа, хотя на самом деле все происходило в помпезном отеле “Сильянсборг” в Даларне. Это был классический репортаж, и снимки делал не кто-нибудь, но Леннарт Нильссон, через несколько лет прославившийся на весь мир новаторской фотосерией “Ребенок приходит на свет”.

На обложке Ларетай смотрит в объектив, поразительно красивая. На ней широкополая летняя шляпа. Наискось за ее спиной сидит Бергман в небрежной спортивной рубашке, с довольной улыбкой на лице, взгляд устремлен на мочку ее левого уха, которое он любит ласкать рукой. Фотографии внутри журнала продолжают ту же игриво влюбленную тему – они понарошку ссорятся, смеются, улыбаются, смотрят друг другу в глаза, лежат на пледе в зеленой траве и читают. Эстетика невольно наводит на мысль о роковом романе циркачки Эльвиры Мадиган и лейтенанта Сикстена Спарре.