Читать книгу "Настоящая любовь, или Жизнь как роман - Эдуард Тополь"

– Пишу…

– Как ты думаешь, мы выиграли или проиграли?

– Я думаю, что мы сыграли вничью. Это уже немало…

– Тогда нам нужно встретиться и выпить – пожелать Кичину три фута под килем…

Но на самом деле это была далеко не почетная ничья. Ведь одесское КГБ не понесло никакого урона – полковник Куварзин и его зять майор А. остались на своих местах и продолжали брать оброк с одесских моряков. Во всяком случае, еще несколько лет назад, в период еврейской эмиграции из СССР, полковник Куварзин и все одесское КГБ стали знамениты среди советских эмигрантов чудовищными поборами, которыми они обкладывали каждого еврея за визу – разрешение на выезд в Израиль, за вывоз багажа, ручной клади и т. п.

Единственное, чего мы с Бочаровым все же добились тогда – и чем, полагаю, я могу гордиться, – это то, что мы спасли капитана Кичина от морального уничтожения и вернули его на капитанский мостик – пусть не теплохода, а всего-навсего баржи…

P.S. Недавно, после публикации сокращенного варианта этого очерка в 1991 году в московском журнале «Журналист», я получил привет от Кичина. Он снова стал капитаном дальнего плавания и звал меня в гости. Желаю ему три фута под килем.

1980–1991, Нью-Йорк

КГБ И ТАНЦЫ

Херсоно-югославская трагедия

«Уважаемый Эдуард! У меня сложилось впечатление, что вас волнуют чужие судьбы, и мне захотелось рассказать вам историю своей любви.

Это было 31 год назад.

Тогда в портовых городах существовали клубы для моряков иностранных судов, а мы, студенты местных институтов, были в тех клубах представителями советской молодежи – там проходили вечера, встречи, танцы, просмотры фильмов и т. п. И в такой клуб я ходила после окончания института, когда стала работать учительницей математики в вечерней школе. А куда еще пойти в два свободных вечера в неделю? На танцплощадки я, будучи учительницей, ходить стеснялась. А в городе больше ничего не было.

Конечно, в клубе неизменно присутствовал человек из КГБ. Как сейчас помню этого куратора – круглолицего гэбэшника Сашу. От употребления дармовой выпивки лицо его постепенно становилось похожим на помидор. В конечном счете он стал алкоголиком и его выгнали из КГБ.

Но в то время он еще держался. А я…

В октябре 1968-го я в этом клубе познакомилась со старшим помощником капитана югославского судна Костой Мартыновичем. Он черногорец, ему было 32 или 33 года, и я осмелилась проводить с ним время и вне клуба. Мы гуляли по городу, в парке. Все было романтично. Шуршала золотая листва под ногами, воздух был напоен истомой теплых осенних дней. Я смотрела на него – стройного, красивого, с добрыми глазами и теплой улыбкой – и думала: «Я тебя столько ждала!» Я влюбилась бесповоротно… и навсегда! Но сказать о своих чувствах не осмеливалась. Ведь он иностранец! Тогда любовь к иностранцам была под запретом.

Потом он приезжал зимой, мы встречались в клубе. А весной, в апреле, Коста, снова приплыв в Херсон, сказал, что хочет на мне жениться. Конечно, я была счастлива, ведь он для меня – без всяких преувеличений – был гриновским Грэем, о котором я мечтала всегда. И я ответила, что согласна, но у меня есть серьезное препятствие для выезда в Югославию: больная мать.

На следующий день Коста ошеломил меня еще больше: ради меня, он сказал, он готов прямо сейчас уйти с корабля и остаться в Союзе. Но как это сделать, как и где оформить, чтобы не было никаких осложнений? Ведь тогда отношения между СССР и Югославией были очень натянутыми, они были испорчены с тех пор, как Сталин рассорился с Тито. А мой любимый жертвовал своим положением и готов был отказаться от родины ради меня! Что еще надо и как не ответить благодарной любовью? Конечно, мы были на седьмом небе…

Все-таки за день до отхода его судна я пошла в загс (Коста в тот день был занят на судне, как старпом) и сказала, что вот, выхожу за старпома югославского судна, но не уезжаю с ним, а, наоборот, он останется здесь, в СССР, послезавтра мы с ним придем расписываться. Но мне ответили, что такое невозможно. И я помчалась к Косте, сообщила ему, что этот вариант отпадает, остаться в СССР он не может, но я уже согласна на всё. Мы решили, что завтра, когда его судно придет в Одессу, он позвонит мне в школу и скажет, где и когда мы встречаемся в Одессе, чтобы там решить нашу судьбу.

И тут началось нечто невероятное! Вечером, после первого урока, уборщица мне сообщает: «Аза Сергеевна, вам звонил какой-то пьяный, говорил что-то об Одессе, о встрече где-то там, но я ему сказала, что тут нет никакой Азы Сергеевны, у нас такая не работает». Я с ужасом смотрела на нее и не могла понять: то ли она солгала по недомыслию (Коста неправильно говорил по-русски, но никогда не пил), то ли по наущению завуча, которому я сообщила, что собираюсь замуж за югослава. Завуч, мне вспомнилось, очень этим взволновался: «Вы же комсомолка, как вы можете?!» Как будто комсомолки не имеют права любить!

Я испугалась, ведь Коста мог подумать, что я лгунья, наврала ему, будто я учительница. И хотя я не знала, где и когда он назначил мне встречу, я решила завтра же ехать в Одессу и как-то искать Косту в порту.

И тут произошел второй невероятный случай.

Поздно вечером получаю телеграмму с текстом: «Вызываетесь на переговоры с Одессой в 14.00». Подписи нет. А у меня в Одессе нет никаких знакомых, и я решаю, что это Коста меня вызывает, что у него что-то случилось. И я не еду в Одессу, а иду на почту, жду там звонка. И слышу в трубке голос незнакомого мужчины, который говорит, что влюблен в меня и просто хочет услышать мой голос… Я в ужасе слушаю это дикое признание в любви и думаю, что там, в Одессе, меня ждет Коста, но я к нему уже не успеваю, вечером его судно уходит в Югославию.

Слава Богу, Коста еще до этого дал мне адрес своей мамы, и я пишу ему письмо, в котором рассказываю о происшедшем. Пишу, что очень люблю, что готова за ним куда угодно, что жизни не представляю без него. И даже записала на пластинку свое звуковое письмо, а после всех своих слов спела ему песню Радмилы Караклаич «Падает снег», я эту песню очень люблю. И послала по почте. Ответа не было… Послала еще письмо. Ответа нет… Я поняла, что мой любимый мне не поверил.

Два года я не появлялась в клубе. Потом все-таки зашла и познакомилась с одной молодой женщиной, которая недавно приехала в Херсон. Мы подружились, и однажды она мне говорит: «А я о тебе знала еще до нашей встречи». И рассказывает: «Я как-то разговаривала с Сашей-гэбэшником, он был сильно пьян и откровенничал, рассказывал твою историю с югославом и хвастал, что они на почте изъяли твое письмо, подделали твой почерк и написали ему вроде того: «Коста, я тебя не люблю, я вышла замуж, и не пиши мне больше…»

Это был удар! Я в клубе никогда никому не говорила о своих отношениях с Костой, а о письмах моих вообще не знала ни одна душа. И какой же я была наивной дурой, отправив по почте письмо в Югославию!

После этого я заболела, и в течение трех лет каждое мое утро начиналось с рыданий. Рана, любовь и тоска остались навсегда и предопределили мою судьбу. Я пыталась встречаться с другими мужчинами, бывало, и увлекалась, и они мною увлекались, поскольку я была красивой и не была обделена мужским вниманием, но все быстро проходило, потому что всегда он, Коста, был рядом, и я поняла, что этот мираж – мой удел. И я осталась одинокой, принять в сердце другого я уже не смогла…