Читать книгу "Три жизни Томоми Ишикава - Бенджамин Констэбл"

Я попытался вернуться к ней, но споткнулся. Тогда я достал из сумки остатки «Божественной комедии», вырвал страницу, скатал в трубку и поджег, а потом развернулся и пошел к Бабочке.

Лишь через несколько шагов я ее разглядел. Она сидела на корточках, привалившись спиной к стене и обхватив колени руками. Сняв обертку, Бабочка сунула в рот ириску, которую я ей дал.

– Бабочка?

– Иди дальше один.

– Почему?

– Я никуда не пойду. Вот. – Она открыла сумку, что-то достала оттуда и протянула мне.

– Возьми, но не смотри, пока не выберешься наверх.

Это был полиэтиленовый пакет с записными книжками.

– Положи в сумку.

Я подчинился.

– Что с тобой?

– Я умираю.

– От чего?

– От цианида.

– Каким образом?

– Яд был в конфете. В миндальной ириске.

– И ты хотела, чтобы я ее съел?

– Да.

– Почему?

– Не знаю. Наверное, потому что ты слишком много знал. Почему ты так удивляешься? Я несколько дней угрожала тебе пистолетом.

– Да, но он игрушечный.

– Нет. – Бабочка помахала пистолетом, и я забрал у нее оружие.

Пистолет оказался дешевой пластмассовой игрушкой; я понял это, когда она ткнула стволом мне в спину. Я несколько раз нажал на курок, и пистолет щелкнул, как степлер.

– Ты никого не убивала, так? – спросил я. – Просто выдумала.

– Пистолет ненастоящий. Нужно было что-нибудь быстро придумать, чтобы ты не забрал меня с собой. Больше ничего не пришло в голову.

– Что ж, это сработало.

– До определенной степени.

– Ты правда умираешь?

– Да, если яд действует правильно.

– Но ты съела конфету только что. А раньше? Отчего ты отстала и заплакала?

– Я испугалась. Подумала, что ты не обернешься, и тогда придется выйти наверх.

– А при чем тут, обернусь я или нет?

– Потом узнаешь.

– Ты правда их всех убила?

– Какая разница?

– Большая, твою мать.

– Я не стану отвечать. Спроси о чем-нибудь – другом.

– Ты нашла меня в саду, когда я заснул, да?

– Я забрала твой ключ от номера и выключила мобильник, чтобы ты не ответил, если бы позвонил ночной портье. Извини. Надеюсь, ты сумел вернуться в отель, и тебе не пришлось ночевать на улице.

– Зачем ты так долго держала меня под замком, если в итоге собиралась умереть в туннеле?

– Я больше ничего не смогла придумать, чтобы вывести тебя отсюда. И это был не первый вариант. Я надеялась изобрести что-нибудь получше, но увы. Послушай, Бен Констэбл.

– Что?

– Обними меня.

– Ладно.

Я в таких вещах плохо соображаю. Я сел на пол рядом с Бабочкой, в темноте, и она положила голову мне на грудь. Она тяжело дышала и дрожала. Я погладил ее по голове.

– Ты правда умираешь?

– Да.

Я одновременно и страдал и ничего не испытывал. Я больше не собирался попадаться на удочку. Я стал циником.

– Жаль, что я не могу спасти тебя, Бабочка.

– Не беспокойся, – сказала она. – Я и не хотела, чтобы ты меня спасал.

– Ну ладно, тогда прости, что испортил твою подземную утопию.

– Ты не должен был об этом знать.

– А как же счастливый финал?

– Я умираю в твоих руках. Чего еще ты хочешь?

– Чтобы ты встала, и у нас были новые приключения. Мы можем пуститься на подвиги, как ты говорила.

– Ветряные мельницы… – Бабочка вновь заплакала. – Великаны на самом деле ветряные мельницы. Кажется, пора мне бросить рыцарство.

– Они настоящие. Клянусь.

– Зачем ты это говоришь?

– Сомневаюсь, что тебе стоит умирать в здравом уме.

– По-моему, на последнем этапе мало шансов разобраться с многолетними психологическими проблемами.

– Пожалуй, ты права.

– Ты напишешь обо мне книгу?

Бабочка крепко вцепилась в меня.

– А ты хочешь?

– Да.

– Можно использовать в ней твои письма и записные книжки?

– Книги, которые я украла, лежат в пакете, который я тебе дала, – голос у нее оборвался.

– Спасибо.

– Кажется, гаснет свет, – хрипло произнесла Бабочка.

– Наверное, скоро принесут праздничный торт.

– До моего дня рождения еще далеко. А твой когда?

– Скоро.

– В этом году ты переспал с тридцатью женщинами?

– Ну, мой день рождения еще не настал… нет, не переспал.

– Ну, может быть, в следующем году, – прошептала она.

– А как тебе такой финал? Давай договоримся: я пойду домой и в книге напишу, что был с тобой, когда ты умерла, но на самом деле ты не умрешь и поселишься под землей. И я никогда не проговорюсь ни одной живой душе и не стану искать тебя, и ты будешь свободна и счастлива. А я останусь жить с твоей ложью, пока наконец не поверю в нее. Клянусь, я на это способен. Не умирай, Томоми Ишикава. Не надо снова умирать, пожалуйста.

Я прижал ее к себе, но она не издала ни звука, не шевельнулась.

– Бабочка?

Я положил ладонь на ее грудь. Она еще дышала, мелко и быстро, потом перестала. Я, подражая Бабочке, задержал дыхание, и, когда уже больше не хватало сил терпеть, ее тело скрутили невероятно сильные конвульсии. Я держал Бабочку как можно крепче, чтобы она не ушиблась. Судороги продолжались несколько минут, потом утихли, сменившись периодическими спазмами. Я сглотнул, на глаза выступили слезы. Я испугался, не понимая, что происходит.

– Ш-ш, все хорошо, – соврал я. – Все хорошо.

Она снова обмякла. Я положил руку на грудь и не почувствовал ничего. Тогда я пощупал пульс. Он еще бился. Сердце Бабочки работало слабо, в неестественном ритме и с чересчур долгими паузами.

– Ш-ш…

Она сидела на камне у реки, и, направляясь к ней, по низкому деревянному мостику шла вереница детей. Они остановились на маленьком островке посредине реки, чтобы нарвать диких цветов. Проходя мимо, они говорили «коничива» и отдавали цветы Бабочке, и она каждому благодарно кланялась. Потом она поднялась на ноги, повернулась и медленно, с цветами в руках, побрела по тропинке, вверх по течению, вдоль реки, плескавшейся среди камней и танцующей в водоворотах. Она шла к истоку, туда, где начиналась река.