Читать книгу "Великий Линкольн - Борис Тененбаум"

2. На Юге, кстати, происходило то же самое.

3. United States Postmaster General – Главный Почтмейстер Соединенных Штатов. Сейчас название звучит несколько комически, но в те времена главный почтмейстер был одним из семи членов кабинета министров в администрации Линкольна. Пост, в своем роде, старше самих США. Он был учрежден сразу после принятия Декларации независимости и еще до того, как отделившиеся от Британской империи колонии Северной Америки образовали свой Союз. Первым генеральным почтмейстером был Бенджамен Франклин, один из «отцов-основателей» Соединенных Штатов.

4. House Ways and Means Committee – комитет конгресса, который в то время ведал всеми налогами и тарифами США. В настоящее время его функции расширены еще больше и включают в себя, например, и заботы о государственном социальном страховании граждан США.

Вопрос о втором сроке

I

Новая номинация на пост президента Линкольну была вовсе не гарантирована. Его полномочия истекали в конце 1864 года. Среди республиканцев было сколько угодно претендентов на выдвижение – и Сьюард, и Чейз, и уже бывший однажды кандидатом Фремонт, – короче говоря, шансы Линкольна были не так уж хороши. Начиная с восьмого президента США, Мартина Ван Бюрена[1], и кончая Джеймсом Бьюкененом[2], предшественником Линкольна и пятнадцатым по счету президентом, срок пребывания высшего должностного лица государства в Белом доме не превышал четырех лет.

K 1864 году это уже рассматривалось как некий обычай.

Далее, Линкольн вовсе не был некоей «незыблемой скалой, об которую разбивались все волны…». Родственные связи его жены были на Юге, и как раз в декабре 1863 года сводная сестра Мэри Линкольн, Эмили Тодд Хелм, гостила в Белом доме на пути в Кентукки. Проблема с миссис Хелм заключалась в том, что она была не только близкой родственницей четы Линкольнов, но и вдовой генерала Конфедерации Бенджамена Хелма, убитого в Теннесси, в сражении с федеральными войсками.

Потеряв и мужа, и все средства к существованию, она пыталась как-то добраться до родительского дома – и у кого же ей было искать приюта, как не у собственной сестры?

Но не все в Вашингтоне одобряли то, что «леди с Юга…», которая к тому же и не скрывала своих политических взглядов, живет под кровом президента. И генерал Дэниел Сиклс, потерявший ногу в сражении под Геттисбергом, сказал Линкольну, что «негоже ему укрывать мятежников…». Президент ответил, что они с женой давно уж завели обычай принимать в своем доме всех, кого им заблагорассудится, и не нуждаются в этом смысле ни в совете, ни в помощи.

Однако миссис Хелм не стала задерживаться в Вашингтоне – она отправилась к родным в Кентукки, хотя для этого надо было пересечь линию фронта. Hy, eй выписали пропуск и что-то вроде охранной грамоты, и на этом все и кончилось. Президент США уже не укрывал мятежников у себя в доме.

Эта история, несомненно, оставила свои следы. Еще до того, как она случилась, в ноябре, за добрый месяц до «инцидента с неправильной родней…», Линкольн заболел. Hекоторое время его доктор опасался, что у президента «мягкий случай кори…». В те времена это могло быть опасной болезнью. Выслушав врача, Линкольн сказал, что сам-то он не беспокоится – «…ведь в случае смерти он сумеет наконец-то угодить решительно всем, и на Севере, и на Юге…».

В общем, иллюзий насчет всенародной любви у него не было. Аболиционисты, в частности, были им недовольны. Они опасались, что Линкольн может заключить мир, не уничтожив рабства.

В Айове, на съезде тамошних сторонников этой партии, Линкольна называли «незначительным человеком, который только и делает, что сует палки в колеса революции освобождения…».

Так что слова о том, что «все люди созданы равными…», попали в «Геттисбергскую речь», скорее всего, с прицелом на них.

Республиканцы из числа немецких католиков обвиняли президента в том, что он склоняется к позиции «ничегоне-знаек» – которые, в свою очередь, винили его в пристрастии к «…понаехавшим…». Наконец, влиятельнейшие люди и в сенате, и в палате представителей, и в кругах промышленников и банкиров были уверены в некомпетентности всей команды Линкольна, как, впрочем, и в некомпетентности самого президента. Разве сам факт того, что война 20 миллионов северян против 5 миллионов белых южан шла уже третий год, не служил этому очевиднейшим доказательством?

Нет, борьба Линкольна за новую номинацию не обещала быть легкой.

II

Она началась в конгрессе, и вопрос, который там обсуждался, вроде бы никакого отношения к номинации Линкольна не имел.

Два конгрессмена, Уэйд и Дэвис, внесли законопроект, который должен был поднять планку для штатов Юга, восстанавливающих свое членство в Союзе. Если, согласно президенту Линкольну, им требовалось представить всего лишь 10 % жителей, готовых принести клятву верности США, то конгрессмены настаивали на 50 %. И еще они хотели, чтобы изменения в конституциях штатов были сделаны еще до того, как новые сенаторы и конгрессмены от Луизианы, Арканзаса и Теннесси будут избраны, а право на участие в выборах должно было быть ограничено и предоставлено только тем лицам, которые принесут клятву в том, что в делах Конфедерации они участвовали только потому, что были к этому вынуждены.

Складывалось впечатление, что весь законопроект был намеренно построен таким образом, чтобы максимально затруднить восстановление членства штатов Юга в США – и так оно и было. Весь расчет строился на том, чтобы максимально затормозить начало работы реконструкции Юга и сделать так, чтобы она началась только после окончания войны.

Тогда силою вещей чрезвычайные полномочия президента истекли бы, и реконструкция шла бы «под руководством законодателей…», то есть не президента, а конгресса.

Линкольн наложил на этот законопроект вето.

Причем он сделал это ловко – формально вето не накладывалось, а просто не подписал предложенный ему закон и «…положил его в карман…», как тогда говорилось. По закону, он имел на это право.

Eго запрет мог быть отменен двумя третями голосов членов конгресса.

Но, поскольку сделано это было в самом конце сессии заседаний и конгресс уже начал расходиться, законодатели не сумели ничего сделать. Конечно, президент Линкольн был слишком хорошим политиком для того, чтобы просто «убить» закон, никак не объясняя своих действий.

Отнюдь нет – он даже сделал специальное заявление по этому поводу.

Заявление было построено на хитро придуманной основе, которую мог измыслить только юрист. В нем говорилось, что президент не согласен с тем, что конгресс имеет право произвольно менять конституции южных штатов. Ведь это означало бы признание того, что они действительно вышли из Союза – чего никогда не было, по крайней мере, с точки зрения закона.

Но как же тогда искоренить рабство?

У Линкольна был готов ответ на этот вопрос – законным средством искоренения должна была послужить специальная поправка к Конституции, тринадцатая по счету[3]. А поскольку поправка находится все еще в стадии обсуждения, то текущие вопросы, связанные с реконструкцией, должны решаться исполнительной властью. Kак и полагается по Конституции.