Читать книгу "Августовские пушки - Барбара Такман"

Не привыкший к научным занятиям и отвыкший от чтения, по крайней мере, после своих боевых успехов, Френч был более известен дурным характером, чем умственными способностями. «Я не думаю, чтобы он был умен, — поделился как-то король Георг V со своим дядей, — и в добавление ко всему у него еще и ужасный характер». Как и его французский коллега, сэр Джон Френч был необразован и отличался от Жоффра главным образом тем, что тот был крайне тверд в своих решениях, а Френч как-то особенно поддавался влиянию настроения окружающих и предрассудкам. У него, как говорили, «был темперамент ртути, присущий ирландцам и кавалеристам». Жоффр оставался непреклонен при любых обстоятельствах, а сэр Джон легко переходил от агрессивных крайностей в хорошие времена к глубокой депрессии в плохие дни. Импульсивный и легко верящий слухам, он, по мнению лорда Эшера, имел «сердце романтического ребенка». Однажды он подарил своему бывшему начальнику штаба на бурской войне золотую фляжку с дарственной надписью «На память о долгой и крепкой дружбе на солнце и в тени». Этим «проверенным другом» был куда менее сентиментальный Дуглас Хейг, который в августе 1914 года записал в своем дневнике: «В глубине души я отчетливо сознаю, что Френч совершенно непригоден к командованию в период величайшего кризиса в истории нации». Это чувство в глубине души Хейга вполне сочеталось с ощущением, что наилучшей кандидатурой на пост командующего был бы он сам, и он не намеревался успокаиваться, покуда не добьется своего.

Когда Китченер поставил под сомнение назначение, а следовательно, и цель британских экспедиционных сил, члены совета, по мнению Генри Уилсона, «в большинстве своем не представлявшие этих целей… как идиоты принялись обсуждать вопросы стратегии». Сэр Джон Френч неожиданно «вылез со смешным предложением идти на Антверпен», утверждая, что, поскольку мобилизация в Англии и так отстает от графика, следует принять во внимание возможность взаимодействия с бельгийской армией. Хейг, который, подобно Уилсону, вел дневник, «задрожал от того, с какой небрежностью» его командир готов изменить планы. Новый начальник имперского генерального штаба сэр Чарльз Дуглас, огорошенный не меньше Хейга, заявил: все готово для высадки во Франции и французский подвижной состав ждет, чтобы доставить войска, а потому любые изменения, предпринятые в последний момент, будут иметь «серьезные последствия».

Ни одна проблема так не беспокоила генеральный штаб, как пресловутая разница между вместимостью английских и французских железнодорожных вагонов. Математические расчеты, касавшиеся перевозки войск с одной стороны пролива на другую, были такими запутанными, что транспортных офицеров бросало в дрожь при одном упоминании о возможных изменениях планов.

К счастью для генеральских умов, предложение о высадке в Антверпене было отвергнуто Уинстоном Черчиллем, которому двумя месяцами позже пришлось отправиться туда самому, чтобы осуществить отважную, но безнадежную попытку десанта двух бригад морской пехоты и дивизии территориальных войск в последнем и безрезультатном усилии спасти важный для союзников бельгийский порт. Но 5 августа он заявил, что флот не сможет прикрыть транспорты с войсками, идущие по более длинному маршруту через Северное море до Шельды, в то время как переправа через Дуврский пролив абсолютно гарантирована. Флот имел достаточно времени, чтобы подготовиться к форсированию, и, считая момент благоприятным, Черчилль настаивал, чтобы все шесть дивизий были отправлены немедленно. Его поддерживали Холдейн и лорд Робертс. Разгорелся спор по поводу того, сколько посылать дивизий, оставить ли одну или больше до тех пор, пока территориальные войска не будут обучены или пока из Индии не будет доставлено пополнение.

Китченер вновь повторил свою идею относительно высадки в Амьене, найдя поддержку со стороны своего друга и будущего командующего Галлиполийской кампанией сэра Иэна Гамильтона, который, однако, полагал, что британские экспедиционные силы должны прибыть на место как можно скорее. Грайерсон рассуждал о «решающем количестве в решающем месте». Сэр Джон Френч, самый решительный из всех решительных, предлагал «начать сейчас, а пункт назначения выбрать потом». Было решено немедленно заказать транспорты для всех шести дивизий, отложив решение о месте назначения до прибытия представителя французского генерального штаба, срочно вызванного по настоятельной просьбе Китченера. Предполагалось также провести с ним консультации относительно стратегии французов.

В течение двадцати четырех часов совет изменил свое решение и сократил число отправляемых дивизий до четырех из-за страха германского вторжения в Англию. Сведения относительно состава британских экспедиционных сил в тайне удержать не удалось. Влиятельная «Вестминстер газетт», орган либералов, осудила «безрассудное» обнажение страны. Со стороны оппозиции выступил лорд Нортклиф с протестом против посылки на континент хотя бы одного солдата. Хотя адмиралтейство подтвердило вывод, к которому пришел в 1909 году Комитет имперской обороны, что серьезное вторжение в Англию невозможно, фантастические видения вражеского десанта на восточном побережье упорно возникали вновь и вновь. К огромному неудовольствию Генри Уилсона Китченер, отвечавший теперь за безопасность островов, вернул в Англию одну дивизию, которая должна была отправиться во Францию прямо из Ирландии, и выделил две бригады из состава других дивизий для охраны восточного побережья, «безнадежно спутав, таким образом, все наши планы». Было решено сразу же отправить на континент четыре дивизии и кавалерию — погрузка должна была начаться 9 августа, — 4-ю дивизию предполагалось отправить позднее, оставив при этом 6-ю в Англии. После заседания совета у Китченера сложилось впечатление, которого, правда, не было у генералов, что на Амьене остановились как на районе сосредоточения.

Когда прибыл полковник Югэ, спешно направленный французским генеральным штабом, Уилсон проинформировал его о сроках погрузки. Хотя вряд ли была необходимость хранить такие сведения в тайне от французской стороны, этот шаг Уилсона вызвал гнев Китченера и обвинения в нарушении секретности. Уилсон «огрызнулся», не желая, как он писал, «выслушивать выговоры» от Китченера, «особенно когда тот болтает всякую ерунду, как сегодня». Так началась, или, вернее, усилилась, взаимная антипатия, которая отнюдь не пошла на пользу будущей судьбе английского экспедиционного корпуса. Уилсона, теснее прочих английских офицеров связанного с французами и с сэром Джоном Френчом, Китченер считал самоуверенным и высокомерным и по возможности игнорировал. В свою очередь Уилсон называл Китченера «сумасшедшим» и «таким же врагом Англии, как Мольтке», передавая свою неприязнь подозрительному по природе и легко возбудимому главнокомандующему Френчу.

С 6 по 10 августа, пока немцы под Льежем ожидали прибытия осадных орудий, а французы то брали, то теряли Мюлуз, 80 000 английских солдат экспедиционных сил с 30 000 лошадей, 315 полевыми орудиями и 125 пулеметами накапливались в Саутгемптоне и Портсмуте. Офицерские сабли заново оттачивались в соответствии с приказом, предписывавшим производить наточку сабель на третий день мобилизации, хотя нужны они были разве что для парадов. Но если не обращать внимания на подобные случайные ностальгические жесты, то, говоря словами официального историка, это была «самая обученная, самая организованная и самая снаряженная английская армия из всех, какие когда-либо отправлялись на войну».