Читать книгу "Флэш по-королевски - Джордж Макдональд Фрейзер"

— Сэр, — не спеша начал он. — Эти господа сообщили мне о том… что произошло недавно в Штракенце. Это не помещается в голове… в моей, по крайней мере. Судя по всему, вы принимали участие в самом подлом обмане, в самом странном заговоре, о котором мне приходилось слышать. И в то же время делали это против своей воли. Так ли это? — Он обвел взглядом остальных, Грундвиг растерянно кивнул.

— Может статься, я не совсем в своем уме после всего этого, — продолжил принц, обведя вокруг рукой, словно человек, ищущий дорогу в тумане, — но у меня, по крайней мере, есть глаза. Кем бы вы ни были, каковы бы ни были ваши побуждения… — он замялся, но овладел собой. — Сегодня вы спасли мне жизнь, сэр. Вот все, что я знаю. Если вы затевали что-то недоброе — пусть грех будет у вас на душе. Но это все в прошлом, хотя бы для меня. — Он оглядел остальных: Грундвиг кивал, Заптен хмуро пыхал трубкой и изучал носки своих башмаков. Потом Карл-Густав встал и протянул мне руку.

Я крепко пожал ее, и мы посмотрели в глаза друг другу. Наше сходство было просто зловещим, и я понял, что он разделяет это чувство, поскольку рука его безвольно упала.

— Сказать честно, полагаю, я в долгу перед вами, — говорит он, несколько смущенно. — Если я могу что-то… Ну, не знаю…

Говоря по правде, я не думал о вознаграждении, но принц, похоже сделал ясный намек. Мне ли не знать, что лучшей политикой будет помалкивать, поэтому я просто ждал, и повисла новая томительная пауза. На этот раз ее нарушил Заптен:

— О долге и речи быть не может, — решительно заявляет он. — Мистер Арнольд уже получил сполна. Ему стоит радоваться тому, что остался жив.

Но Грундвиг и принц возмутились.

— По крайней мере это долг вежливости, — говорит Карл-Густав. — Мистер Арнольд, примите мою благодарность; полагаю, вы понимаете, что это одновременно благодарность Штракенца и Дании.

— Ну вот и прекрасно, — фыркает Заптен. — Но с позволения вашего высочества, осмелюсь предположить, что лучшей наградой для мистера Арнольда будет возможность беспрепятственно покинуть наши пределы.

Он прямо кипел от злости. Мне пришло в голову, что не уцелей принц, Флэши уже танцевал бы джигу на веревке под дудку Заптена. Мне подумалось, что сейчас не время вспоминать про златокудрую крошку Амелию: чем меньше говорить о ней, тем лучше.

— Но ему надо хотя бы отдохнуть, — говорит принц. — Затем мы препроводим его к границе. Это наша обязанность перед ним.

— Он не может оставаться здесь, — прорычал Заптен. — Боже, взгляните на его лицо! Нам и так нелегко будет предотвратить скандал. А если в государстве появятся два правителя с одним лицом, покоя не дождешься вовеки.

Принц закусил губу, и я понял, что настало время дипломатического демарша.

— С соизволения вашего высочества, — говорю, — майор Заптен прав. Каждый миг моего пребывания в Штракенце чреват опасностью для нас обоих, особенно для вас. Мне нужно уехать, и как можно скорее. Поверьте, так будет лучше. И, как сказал майор, о долге нет и речи.

Да уж, конечно! Мое лицо было невозмутимо, но внутри во мне начали нарастать гнев и обида. Я ведь не просил впутывать меня в политику их никчемного герцогства, но за это время меня бессчетное число раз убивали, били, кромсали, топили, пугали до смерти — и в итоге наградой мне служит фырчание Заптена и рукопожатие его проклятого высочества. Десять минут назад я был счастлив, что унес свою шкуру, но теперь меня обуревали досада и ярость по отношению к ним.

Меня начали убеждать в обратном, но все это было лицемерие — я не сомневался, пройдет час-другой, и Карл-Густав, оправившись от испуга и проистекающей из него благодарности ко мне, начнет с охотой прислушиваться к доводам Заптена насчет того, что меня лучше повторно спустить в трубу — на этот раз со связанными руками. Если на то пошло, раз у него мое лицо, то и характер, скорее всего, тоже.

Впрочем, на миг принц сделал милость напустить на себя озабоченный вид: скорее всего, полагал необходимым для поддержания королевского достоинства отплатить мне чем-то. Но ему удалось подавить это стремление — они в этом мастера — и в итоге все согласились, что я должен убираться отсюда, чем скорее, тем лучше. Они собирались остаться на ночь в замке, где принц сможет отдохнуть и провести совет, мне же прозрачно намекнули, что поутру мне лучше быть уже за границей. Единственным, кто сожалел о моей внезапной опале, был Грундвиг. Странный это был тип; насколько я уяснил из его слов, он один придерживался убеждения, что мне пришлось стать скорее жертвой, чем преступником. Его сочувствие ко мне выглядело не наигранным, и именно он взял на себя труд проводить меня из темницы и распорядился найти лошадь, и ждал со мной у главных ворот, пока ее не приведут с материка.

— Знаете, я тоже отец, — говорит он, прохаживаясь взад-вперед. — Я понимаю, что чувствует человек, которого разлучили с близкими, сделав их заложниками. Кто знает: возможно, я сам поступил бы так же на вашем месте? Надеюсь, что если так произойдет, я поведу себя так же мужественно.

«Много ты понимаешь, тупой ублюдок», — подумал я. Мне было интересно, что случилось с Руди, но он сказал, что не знает. Видели, как он скрылся в одной из дверей подвала; его искали, но так и не нашли. Скорее всего, ему был известен потайной выход, через который он и улизнул. Звучало маловероятно, но в любом случае было немного шансов на нашу новую с ним встречу. Я не планировал задерживаться в этих краях надолго — ровно настолько, насколько необходимо для одного дельца, забрезжившего у меня в уме.

Один из крестьян вернулся с лошадью и плащом для меня. Расспросив Грундвига насчет дороги и приняв фляжку, а также пакет с хлебом и сыром, я вскочил в седло. Уже просто почувствовав под собой лошадь, я воспрял духом: мне не терпелось убраться подальше от этого проклятого места и всего, что с ним связано.

Грундвиг не стал обмениваться рукопожатием, только торжественно помахал мне. Я развернул лошадь, дал шенкелей и проскакал по мосту, навсегда оставляя позади Карла-Густава, «Сыновей Вельсунгов», старого дядюшку Тома Кобли и всех остальных.[65]Я мчался по дороге на Штракенц, ни разу не оглянувшись на мрачную громаду Йотунберга. Надеюсь, они все подхватили там воспаление легких.

IX

Вы, наверное, решите, что после всего пережитого у меня не могло возникнуть иной мысли, как убраться из Штракенца и Германии по добру по здорову. Вспоминая об этом сейчас, я диву даюсь, как могло случиться иначе. Но случилось. Странная штука: самый последний трус в минуту опасности, по избавлении от нее я тут же испытываю прилив бодрости. Возможно — это естественная реакция; возможно — легкомыслие; возможно — результат того, что обычно после таких случаев я изрядно напиваюсь — как и в тот раз — и сочетание трех этих факторов рождает во мне дух авантюризма. Это кураж, ей-богу, но хотелось бы мне получать по гинее каждый раз, когда пережив смертельную опасность и радуясь, что хоть жив остался, я тут же впутывался в какую-нибудь глупость, на которую в здравом рассудке не клюнул бы ни за что.