Читать книгу "Крылья любви - Барбара Мецгер"

Ну что ж, решила Джини, снимая шаль. Им хочется на что-то поглазеть, так пусть увидят кольцо с огромным бриллиантом, которое подарил ей Ардет, ожерелье из редких черных жемчужин у нее на шее и платье из дорогого черного шелка от лучшей модистки в Лондоне. Пусть увидят, что она носит траур по Элгину, но при этом боготворит своего нового супруга. Она со всей любезностью подала ему чашку чая и придвинула блюдо с оставшимися бисквитами. Потом встала позади кресла, на котором он сидел, и опустила руку ему на плечо. На другом восседал Олив. Об этой птице дамы тоже теперь будут болтать не один день.

Единственной в комнате женщиной, близкой Джини по возрасту, была Мэри, жена ее брата Брайса, простенькая и непритязательная, полностью подчинившаяся воле свекрови. Она и Брайс, наследник, жили в доме, который сильно отличался в лучшую сторону от тех комнат при магазине ее отца-галантерейщика, в которых обитала Мэри в девичестве, так что особенно жаловаться ей было не на что. Она была одной из первых подруг Джини, которые повернулись к ней спиной. Теперь Джини сама повернулась к ней спиной, предоставив матери совершать обряд представления присутствующих графу, после того как сама она представила миссис Хоупвелл графа и мисс Хэдли.

После того как дамы с вязанием наконец-то – с явной неохотой – удалились, мать Джини тоже с неохотой велела Мэри послать служанку за чайником свежего чая. Затем она сообщила Джини, что ее отец, как обычно, объезжает верхом на коне свои владения. Джини считала, что первый визит дочери после трех лет разлуки – вещь не слишком обычная, чтобы вместо встречи скакать где-то по полям, и с новой силой ощутила жесткость его неприязни.

Брайс охотился, тоже как обычно.

– На ворон, – добавила Мэри.

Джини прикрыла Олива концом шали, которую она перед этим накинула на плечи Ардету. Теперь птице стало тепло и никто не услышит, как она ругается. Джини успела забыть, какой злобной может быть Мэри, и о том, что отец из экономии не разрешал топить печи в доме даже при наступлении первых заморозков.

Другой ее брат, как сообщила мать, изучает юриспруденцию в Лидсе. Он ухаживает за дочерью одного набоба, разбогатевшего в Индии и поселившегося недавно в этом городе. Мать Джини выразила надежду, что это ухаживание закончится выгодным браком. Что касается Джини, то она питала надежду, что их скоро проводят в отведенные им спальни, так как черты лица у Ардета выглядели более заостренными, чем обычно, а мисс Хэдли явно чувствовала себя неуютно. Холод в комнате объяснялся не только отсутствием огня в камине.

Ардету было зябко, он устал от поездки, но то был дом его жены, ее семьи, с которой она хотела бы сохранить добрые отношения. К тому же она считала, что здесь он быстрее окрепнет. А пока Ардет постарался как можно глубже втянуться в обтянутое вощеным ситцем уродливое кресло и найти наиболее удобное положение. Видит Бог, он сейчас не способен вступать ни в какие распри. Пулевое ранение заживало гораздо быстрее, чем у обычного человека, однако это происходило ценой больших затрат умственной энергии. Даже обычный сон приносил в этом отношении значительные потери. Он должен уберечь хотя бы остатки сил, чтобы защищать Джини. Во всяком случае, у него хватит энергии, чтобы разжечь огонь в камине, если это потребуется. Если бы не рука Джини у него на плече, он и здесь разжег бы хороший костер, начав с сожжения дурацкого неудобного кресла, в котором сидит. А пока он только полуприкрыл глаза и слушал. В конце концов, это ее компания, ее домочадцы.

Когда ее мать пересказала Джини все новости о соседях и о дальних родственниках, Джини в свою очередь поведала о Питере и его смертельно опасной болезни, а потом и о выздоровлении. Затем последовало повествование о родословной мисс Хэдли, и было установлено, что она гораздо древнее, чем родословная миссис Хоупвелл. Наступило неловкое молчание.

– Итак, Имоджин, ты снова дома, – нарушила это молчание миссис Хоупвелл. – Графиня. Кто бы мог подумать, что ты получишь более высокий титул, чем Лоррейн?

«В самом деле, кто? – подумала Джини. – Уж конечно, не Лоррейн».

Мать Джини взглянула на Ардета, потом на мисс Хэдли и, понимая, что громко спрашивать при людях о том, о чем она собиралась спросить, не следует, прошептала:

– И ты беременна?

– Да, – тоже шепотом ответила Джини.

– О, дорогая моя девочка, ты, кажется, немало страдала, не так ли?

Джини кивнула в сторону своего мужа.

– Особенно когда едва не произошло самое худшее.

– Так это не ребенок Элгина?

Ардет весь напрягся, а мисс Хэдли ахнула от такой бестактности.

Джини не собиралась отвечать на вопрос матери.

– Я имела в виду последнее несчастье. В лорда Ардета стреляли.

– Да, ты мне писала об этом. Ты считаешь разумным увозить так далеко из города тяжело раненного человека? У нас по соседству нет ни одного хорошего врача. Именно из-за этого Роджер и Лоррейн переехали с ребенком в Лондон.

– Ардет больше не нуждается в помощи врача. Ему нужен только покой.

– А долгое путешествие в карете? Какой уж тут покой! Ты никогда не была сообразительной, право! К тому же выйти замуж так скоро после смерти Элгина… Но мы не собираемся обсуждать это, не так ли?

Мэри подалась вперед, явно намереваясь поговорить о возмутительном поведении Джини. Огненный взгляд свекрови принудил ее к молчанию.

– Я не понимаю, чего ради ты так рано подняла его милость с одра болезни. Он вполне мог отдохнуть в собственном доме в Лондоне перед отъездом.

– Ему было небезопасно оставаться в Лондоне.

Миссис Хоупвелл стряхнула крошки с платья.

– О Боже, значит, все эти разговоры правда. И ты привезла сюда все твои несчастья! Я не знаю, что скажет на это твой отец. Я так хотела, чтобы вы приехали погостить, но это…

– Это я. А это мой муж. Папа должен принять это как данность.

А может, он и не собирался принимать, потому и не последовало приглашение занять спальни на втором этаже.

Им не пришлось долго ждать, пока они уяснят себе чувства сквайра Хоупвелла.

Отец Джини влетел в гостиную своей жены в грязных сапогах, не обратив никакого внимания на то, что она прищелкнула языком, призывая его к порядку. Толстобрюхий мужчина с обветренным лицом посмотрел на то, как Ардет пытается встать с кресла, и махнул рукой в знак того, чтобы тот не беспокоился и оставался сидеть. Он кивнул женщине средних лет, которая сидела в уголке, вытянувшись в струнку. Грозно осклабился на свою невестку и только потом посмотрел на дочь.

Джини не ожидала, что отец примет ее с распростертыми объятиями: он никогда не был ни сентиментальным, ни слишком импульсивным, но не ждала и того, что его первыми словами будут такие:

– Они говорят, что ты беременна.

Он произнес это отнюдь не шепотом.