Читать книгу "Все твои тайны - Селеста Брэдли"

Боже правый, неужели бал был только вчера? А кажется, что прошел целый месяц.

Дейн откашлялся. Оливия метнула в него угрюмый взгляд. Если он ждет, что она заговорит первой, то ждать придется долго. Она надорвала горло, когда звала его.

Вернулась Петти с кружкой свежего бульона и фляжкой.

– Миссис Хафф подумала, что вам понадобится бренди, когда придет доктор.

Оливия наконец повернула голову и посмотрела на Дейна с тревогой в глазах.

– У тебя в ноге пуля, Оливия, – тихо ответил он. – Доктор должен ее извлечь.

Это… это… у нее не было слов. Она схватила с подноса фляжку, зажав ее в своих обмотанных тряпицами клешнях, потом опрокинула в себя щедрый глоток бренди. Оно провалилось куда-то в горло огненным комком, но Оливия прихлопнула рот забинтованной ладонью, давясь и кашляя, и все же проглотила жгучую жидкость. Она собралась было повторить процедуру, но тут ей на руки легла ручища Дейна.

– Поосторожнее с этим, – мягко сказал он. – Не то потом тебя будет воротить от вида бренди.

Дейн нашел единственно верные слова, чтобы остановить Оливию. Она безропотно отдала ему фляжку и откинулась на подушки. Одного глотка спиртного оказалось достаточно. Боль начала утихать.

Виконт осторожно опустился подле нее на кровать, и матрас прогнулся под тяжестью огромного тела. Дейн был в заляпанной рубашке и грязных брюках. Волосы его рассыпались по плечам, на лице пролегли усталые морщинки. В общем, выглядел он совершенно бесподобно.

У Оливии на глаза навернулись глупые слезы. Почему в мире все так несправедливо? Вот он, по уши в грязи, ведет себя как последний негодяй, но при этом выглядит изумительно. А она, отмытая до блеска, преданная и искренняя, страшна как смертный грех.

– Уходи, – беззвучно прошептала она.

Гринли обхватил руками согнутую в колене ногу, сцепив пальцы в замок.

– Не могу. Мне надо узнать, что произошло.

– Ты бросил меня на произвол судьбы.

Как ей хотелось прокричать эти слова! Но она могла лишь беззвучно открывать рот.

Он кивнул:

– Да. Прости, что подумал о тебе плохо. Я, конечно, не рассчитываю, что ты примешь извинения прямо сейчас…

Оливия выгнула бровь.

– Если вообще приму.

Видимо, он и это понял, потому что кивнул:

– Спору нет, это твое право. – Виконт слегка наклонил голову набок, и взгляд его потеплел. – Не могу выразить, как я рад, что ты не сбежала…

В его лицо врезалась подушка. Отшвырнув ее от себя, Дейн раздраженно посмотрел на жену:

– Что…

Оливия сделала знак Петти, нетерпеливо тыча пальцем на письменный стол. Хвала Петти, потому что та тотчас ее поняла.

– А! Сейчас, миледи! – Через минуту камеристка вернулась с бумагой и карандашом. – Я подумала, карандашом вам будет сподручнее, миледи.

Оливия вытянула правую руку, и Петти бросилась распутывать нелепый клубок бинтов. Когда перевязанные пальцы Оливии были частично освобождены из плена, она принялась писать. Писать исступленно, с силой вдавливая карандаш в бумагу, размашистым, корявым почерком.

Она швырнула листок в Дейна. Он взял его и прочитал вслух:

– «По-твоему, лучшебыя, раненая, валяласьнеизвестно гдеприсмерти, чемжилаиздравствовала, носдругим?»

Он в замешательстве поднял на нее взгляд:

– Ну… да… то есть нет… Конечно, нет! Но…

Она снова написала. И снова швырнула в него листок.

–«Нода», – прочел он вслух, хотя не следовало бы. – «Уходи. Тыбольшемненелюб».

Как сквозь сон Дейн услышал, что Петти вдруг резко повернулась и вышла из комнаты. Он смотрел на безжизненное лицо Оливии. Отчаяние захлестнуло его. С самого начала он был несправедлив к своей милой Оливии.

А теперь он ее терял. Дейн знал это, чувствовал сердцем, в то время как она смотрела на него в упор. И в глазах ее была не просто грусть, не просто печаль. Ее глаза говорили, что все кончено. Конец их отношениям, конец всем былым надеждам.

Слова душили его. Слова, которые ему не суждено было произнести вслух. Между ними стояла истина – тайна, которую нельзя было разглашать. Сведения, которые только поставят их всех под угрозу…

И все-таки он заговорил:

– Оливия… ты должна кое-что понять. Да, я не желал тебе доверять, но на то есть своя причина… Я не вправе доверять никому, кроме нескольких избранных людей… Мне не следует этого говорить…

Она что-то нацарапала.

– «Тогданеговори. Еслитытакмаломневеришь, тоне говори».

Он в изумлении поднял на нее глаза. Оливия встретила его взгляд, и Дейн обмер. На него смотрели не глаза Оливии. То были глаза женщины, которая ни во что и ни в кого не верила. Должно быть, потрясение выразилось на его лице, потому что она засмеялась. Засмеялась таким резким, хриплым, горьким смехом.

«Всеотменячто-тоскрывают, всеноровятиспользовать менявсвоихцелях, вседуютвсвоидудкииждут, чтоябуду плясатьподних». Похоже, она без труда выражала свои мысли на бумаге. «Мнетыникаплинедоверяешь. Аотменятребуешьдоверия?»

Она уйдет от него, и поделом. Но даже сейчас Гринли не мог полностью отбросить сомнения.

«Высовершилиошибку, милорд. Нояусталазанеерасплачиваться. Ятолькоиделала, чтостараласьугодитьтебе, нотакинепреуспелавэтом. Тебеугодитьневозможно. Откровенноговоря, уменябольшенетсилподтебяподлаживаться. Такчто, сделаймилость, ничегомненеговори. Ине взваливайнамоиплечиновуюношуизсвоихневыполнимыхтребований».

Дейн сидел на кровати всего в нескольких дюймах от жены, сжимая в руках ворохи листков, пропитанных ее болью. Он не осмеливался снова встретиться с ней взглядом.

Что он с ней сделал? Вытянул из нее всю душу, высосал все великодушие, любовь и ласку, а потом как ни в чем не бывало заявил, что ему и этого мало. Мало доказательств, мало свидетельств, мало подтверждений тому, что она достаточно хороша для него. Она пошла со своей болью к Маркусу, а он обвинил ее. Она нашла себе друга в лице принца-регента, а он подумал о ней самое худшее.

Она сделала для него то, на что не отваживалась ни одна женщина, а он заподозрил ее в предательстве.

Она даже попыталась сама вернуть предателя, а он отверг ее, безжалостно вычеркнув из своей жизни.

«Ее родители сознались в заговоре. Оливия должна была опутать тебя своими чарами. Ты обязан ее допросить».

Он закрыл глаза, силясь заглушить недоверие, которое по-прежнему жило в его душе. Впрочем, не исключено, что всеми поступками Оливии двигало желание заставить его отбросить все, чем он жил, променяв свои принципы на любовь.

Любовь.