Читать книгу "Беседка. Путешествие перекошенного дуалиста - Миша Забоков"

Эти нехорошие предчувствия, вмещавшие в себя и сердечную тоску от скорого завершения праздника, и едва сдерживаемые эмоции по случаю предстоящего свидания с Родиной, давили на мозги подобно тесному головному убору. Мне бы сорвать с головы эту мешавшую нормальному кровообращению всепогодную меховую шапку-ушанку, носимую мною постоянно, вне зависимости от времени года, но вместо этого я еще плотнее натягивал ее на голову — до самых бровей, чтобы, не дай бог, не застудить, как выразился искусствовед, свои косные мозги от демократических сквозняков, буйных ветров перемен и прочего тлетворного влияния внешних и внутренних раздражителей и вместе с тем еще как-то сохранить в себе способность ориентироваться на местности.

Чем большее блаженство я испытывал, глядя в открытое окно каюты, тем сильнее мне хотелось как страусу засунуть голову в песок, забиться под койку, спрятаться под шпангоутами обшивки, затеряться среди мореходного такелажного хозяйства, прикинуться каким-нибудь обязательным предметом корабельного инвентаря, — хоть спасательным кругом, хоть тем же шлангом. До конца круиза оставалось еще целых два дня, а эта обволакивающая муть мрачных предчувствий начала отравлять мне жизнь уже сейчас, претендуя на всевластие надо мной. «Неужто искусствовед пожертвовал собой напрасно? Неужели его романтическое геройство не найдет должного отклика во мне? — От волнения я закурил сигарету. — Нуже… решайся. Да, это трудно по капле выдавливать из себя раба, но ведь надо же когда-то начинать. Так начни прямо сейчас. Сбрось со своей темно-русой — ну вот, опять понесло! так и тянет на лживую литературщину, отражающую действительность в искаженном, приукрашенном виде! — скинь со своей лысой башки этот чертов малахай, доверься своему разуму».

И тут же другой человек во мне, словно провокатор Азеф, обращающийся к своему давнему товарищу — члену эсеровского боевого комитета по подготовке восстания, въедливо загундосил:

— Точно-точно, самое время выступать, настала наконец-то пора освободиться от плена рабской униженности. Пробил час раскрепощения народных умов. Так что давай, оголяй свою неразумную лысую башку, посмотрим — куда это тебя заведет.

— А куда это меня может завести? — с вызывающей отвагой огрызнулся я.

— А хоть куда! Причем, обрати внимание, — не просто с непредсказуемыми, а вовсе нежелательными последствиями.

— Ой, только не надо меня пугать. Как-нибудь и это переживем, не впервой.

— Экий ты эгоист, однако, — пошел он уже на попятную, сам, должно быть, испугавшись губительных последствий своего подстрекательства по отношению к близкому соратнику по партии. — Ты-то, может, и переживешь, а о других ты подумал? О народе своем ты подумал? Нет? Вот так всегда получается — чуть что, так мне приходится за тебя думать, — протараторил он с обидой.

— А я по-твоему кто? Разве я — не частица народа?

— Ха-ха-ха! Вот же рассмешил! Да какая ты частица! Народ, можно сказать, превозмогая летнюю усталость после хлебоуборочной страды, как папа Карло, горбит сейчас спину на посадке озимых, вовсю уже, небось, вкалывает, готовясь к зимнему отопительному сезону, а ты что делаешь — в средиземноморских круизах прохлаждаешься! Не дело это, не дело, товарищ! Давай-ка лучше — укутайся потеплее, надвинь плотнее шапку на голову и возвращайся на Родину, присоединяйся к народу, к его повседневным заботам и чаяниям.

Слушая его увещевания о приобщении к ратному труду по основному месту службы, я вдруг вспомнил эпизод из одного испанского фильма, в котором герой после недолгих раздумий принимает предложение об устройстве на работу в местную тюрьму, где открылась вакансия на должность исполнителя смертных приговоров, проще — палача. Я живо представил себе сцену, когда по длинному тюремному коридору движется процессия из представителей тюремной администрации, судебного пристава, священника и осужденного на казнь арестанта, что с мужественным видом твердо шествует в окружении надзирателей. А за всей этой толпой еще два здоровых бугая из охраны волокут под белы ручки всяко упирающегося несчастного героя на его штатное рабочее место.

— Ну, это у него с непривычки, — легко прочитав мои тайные мысли, успокоил меня однопартиец, — скоро пройдет, и, даст бог, уже дальше всё пойдет как по маслу. Да и тебе ли жаловаться! Можно подумать, ты первый раз возвращаешься на Родину!

— Да нет, конечно, не первый, но знаешь — такая порой вдруг серая тоска заполняет душу, так всё скручивает изнутри от ощущения предстоящих безрадостных и холодных будней, что не помогает даже нежная теплота любящей женщины и искреннее участие близких друзей, которых я, как незваный гость, вынуждаю проявить гостеприимство не хуже — да простят меня соседи по Федерации — доброго татарина. И мне кажется, будто со мной происходит нечто странное. Будто я, дабы снять с них эту непомерную ношу и без посторонней помощи унять в себе душевное томление, облегчить боль, разгрузить душу, словно юный мичуринец, не дожидающийся милостей от природы, переналаживаю свои внутренние органы так, чтобы сердечный насос функционировал уже не только для перекачки крови, но и доставлял из переполненной и страдающей души в пустующее сознание смешанные с кровью сгустки душевной слизи, которые моему мозгу под действием остаточных ферментов мышления предстоит оплодотворить в полноценные зачатки нового сознания. И вот уже частично освобожденная душа не дает покоя моему измененному сознанию, будоражит его, заставляет думать, сопоставлять, анализировать, подталкивает к заумным разговорам с самим собой в надежде на то, что мне удастся объяснить причины своего состояния и найти выход из создавшегося положения.

— Во-во, я же говорил — типичная ломка сознания с крайне нежелательными последствиями. Вот что значит не предохраняться, подзалететь — как нечего делать! Ушанка, видите ли, ему давит! А уж по недосмотру беременное сознание наверняка вылупит такого монстра, который, вместо того чтобы радовать своих родителей первыми гортанными криками «агу-агу», сразу же начнет шпарить на английском языке вроде как самим сочиненную еще на стадии развития зародыша «Декларацию прав человека» и настаивать на немедленном переустройстве отношений с государством и обществом, вплоть до освобождения личности от кабального духовно-нравственного наследия нации. — Он сделал короткую паузу. — Нет, брат, лучше семь раз отмерить, прежде чем пускаться по заграницам!

— Так ведь и дома то же самое, так же душа ноет, буравит мозги, ну разве что не так остро.

— А ты ее, мамочку, водочкой. Ну а чтоб тебе сейчас полегчало, начни с капитанского коктейля. Что там у вас сегодня?

Я потянулся к программке дня.

— Коктейль «Mimosa».

— А состав?

— Шампанское с оранжадом.

— Да, не густо, — разочарованно заключил он. — И о чем думает ваш капитан в такой ответственный момент, на пороге свидания с Родиной, — ума не приложу!

— Тут еще, кажется, — робко мямлил я, разглядывая листок, — что-то такое говорится про сегодняшнюю послеобеденную распродажу на прогулочной палубе спиртных напитков по сниженным ценам.