Читать книгу "Сидни Шелдон. Ангел тьмы - Тилли Бэгшоу"

— О да. Говорил.

Следующие четверть часа доктор Джордж Петридис рассказывал кошмарную историю детства Манчини. Во время его речи две женщины-присяжные разрыдались. Трое мужчин в переднем ряду внимательно слушали, ловя каждое слово доктора. Дэнни словно получил ответы на загадки, преследовавшие его много лет. С каждым словом причины убийств обретали все более безумный, извращенный смысл.

— Фрэнсис Лайл Манчини всегда был красивым ребенком. В раннем детстве у него были те же темные волосы, синие глаза, оливковая кожа и спортивное сложение, которые вы видите сейчас. Все то, что сделало его столь фатально привлекательным в более позднем возрасте. Но красота Фрэнки была его проклятием.

— Каким образом?

Доктор помедлил, прежде чем ответить. И объяснил, что первые восемь лет жизни Фрэнки были счастливыми. Но за несколько дней до его девятого дня рождения его отец, морской офицер, эгоистичный, жестокий бабник, чью внешность и страсть к риску, очевидно, унаследовал сын, бросил Люсию, мать Фрэнки, с тремя детьми и уплыл с молодой женщиной на Филиппины, где и поселился навсегда. Фрэнки обожал мать, но видел, что побег отца навсегда уничтожил ее самооценку. С тех пор она никогда уже не смеялась. И мальчик был вынужден наблюдать постепенный распад ее личности.

— Люсия Манчини вышла замуж второй раз за уже немолодого человека по имени Тони Реналто, — продолжал Петридис. — По словам Фрэнки, она надеялась, что тот обеспечит ее семью и поможет воспитывать детей.

— Так и случилось?

— Да, но какой ужасной ценой. — Доктор Петридис мрачно покачал головой.

Оказалось, мало того, что Реналто всячески унижал и оскорблял Люсию, он еще и постоянно насиловал Фрэнки. Когда тот пожаловался матери, она ему не поверила. Насилие прекратилось только когда четырнадцатилетний Фрэнки убил отчима, ударив его по голове настольной лампой.

— Во время наших встреч он рассказал, как сбежал с места преступления и больше никогда не видел родных. Год жил на улице, пока его не забрала полиция. С тех пор он находился в «Бичес», где встретил Софи.

— Вы сообщили об этом преступлении властям? — осведомилась Эллен Уоттс.

— Разумеется.

— И каковы были последствия?

— Никаких. Полиция для порядка допросила Фрэнки, но он все отрицал. Дело было закрыто двумя годами ранее. В отчетах было сказано, что Реналто стал жертвой взломщика.

«Как Эндрю Джейкс», — подумал Дэнни.

— Никто не хотел себе лишних проблем. Дело так и не открыли. Судя по всему, никто не пожалел о Реналто, и если не считать показаний Фрэнки, от которых тот отказался, свидетелей не было.

Фрэнки развалился на стуле и улыбнулся, словно человек, только что узнавший, что его финансовые вложения на падающем рынке удвоились.

— Вероятно, после этого Фрэнки перестал вам исповедаться? Как только узнал, что вы донесли на него полиции?

— Собственно говоря, нет. Наши еженедельные встречи продолжались. Он только проверял, чтобы я ничего не записывал на магнитофон.

По комнате прокатился веселый шум. До чего же легко оказалось подпасть под обаяние и красоту Манчини! Даже сидя на скамье подсудимых, он улыбался, позировал и казался никоим образом не связанным с преступлениями, которые привели его и Софию в зал суда.

— Фрэнки любил поговорить, — продолжал доктор Петридис. — Именно это свойство связывало его с Софи и со мной. Мы были благодарной аудиторией. Конечно, к тому времени ему исполнилось семнадцать, но вред был нанесен непоправимый. Он был гомосексуалистом, но почти совсем не имел сексуальных импульсов.

Доктор бросил бомбу так небрежно, словно имел в виду пристрастия Фрэнки в одежде или бейсболе. Председатель жюри от изумления разинул рот, как потрясенный персонаж комикса. Но Эллен Уоттс приготовилась к ответу психиатра.

— Это очень важно, доктор Петридис, — серьезно заметила она. — Как вам известно, в отчетах полиции во всех четырех случаях речь идет о действиях сексуального характера. Насильственных действиях сексуального характера. Шансы на то, что образцы спермы, собранные с мест преступления, не принадлежат Фрэнки Манчини, равны одному к двум миллионам.

Петридис кивнул.

— Это вполне согласуется с тем, что я видел. В обычной жизни либидо Фрэнки было подавлено. То, что его заводит, — не мужчины и не женщины. Это власть над любым полом, потому что он вырос бесправным. В Манчини глубоко укоренилась ненависть к мужчинам, бросающим свои семьи, как сделал его биологический отец, и к старым богатым людям, вроде его отчима, в которых он видит насильников. Полагаю, это и есть мотивирующие факторы насилия и секса на месте преступления.

— Спасибо, доктор.

Эллен улыбнулась Алвину Дюбре.

— У меня больше нет вопросов.

К общему изумлению, с места поднялся Уильям Бойс. До сих пор он отказывался от перекрестного допроса, считая, что дело совершенно ясное и должно закончиться обвинительными приговорами. Но свидетельство Петридиса было таким убедительным, что он понял необходимость допроса свидетеля.

— Доктор Петридис, вы говорили, что мистер Манчини выказывал глубокую ненависть к мужчинам постарше.

— Совершенно верно.

— И все же вы не считаете его ненависть патологической?

— В обычном смысле слова — да. Но с клинической точки зрения — нет.

— Понимаю. И вы также описывали мисс Баста как «пустую скорлупу», сосуд, который Манчини мог заполнить собственным сознанием и мнениями.

— Именно.

— И все же, когда мисс Баста принимала эту ненависть как собственную, вы считаете это патологическим явлением?

— Да, но это совершенно иное.

— Поясните, доктор.

— В ее случае это было переносом. Она вела себя как кто-то другой, вместо кого-то другого.

— Но разве он не делал того же самого? Разве он, согласно вашим показаниям, не осуществлял фантазии униженного, морально искалеченного ребенка? Разве он не переносил свою ненависть к отцу и Тони Реналто на жертвы, которые убивал?

— Да, — нехотя согласился доктор. — Так и было, но этого недостаточно, чтобы оправдать его на основании психической неполноценности. Он знал, что делает.

— Я с вами согласен. Во время убийства он сознавал, что перед ним не его отец или отчим.

— Совершенно верно.

— И София Баста тоже это сознавала.

— Да, она должна была все понимать, но…

— Вопросов больше не имею.

Дэвид Айшег так и не мог заснуть в эту ночь и ворочался с боку на бок в своем номере в «Беверли Уилшир». Как и Мэтт Дейли в пустой комнате на первом этаже в доме своей сестры, которую Клер превратила в спальню, чтобы ему было легко въезжать и выезжать в кресле. Как и Дэнни Магуайр, лежавший без сна в мотеле в нескольких милях к востоку от здания суда.