Читать книгу "Жизнь замечательных людей - Вячеслав Пьецух"

Он, действительно, настолько вжился в образ своего сценического героя, что уже и сам не разбирал, кто именно говорил в том или ином случае: актер ли Сергей Казюлин или дворянин Александр Чацкий, второе «я». Со временем у него даже прорезались несоветские, изысканные манеры, как то: он приподнимался со стула, если входили дамы, выкал капельдинерам и не употреблял всуе матерные слова. Но это сравнительно еще ничего; некогда тихий и покладистый человек, он теперь норовил, что у нас называется, в каждый горшок плюнуть и оттого постоянно балансировал на грани между неприятностью и бедой. Так, однажды во время политчаса он заявил лектору из общества «Знание», который нес очевидную чепуху:

– Послушай! ври, да знай же меру;

Есть от чего в отчаянье прийти...

Потом обернулся к своим товарищам и сказал:

– Желаю вам дремать в неведеньи счастливом...

Так! отрезвился я сполна,

Мечтанья с глаз долой – и спала пелена...

Высказавшись, Казюлин сложил на груди руки и сумрачно замолчал.

– Это прямо вылазка какая-то, – с испугом в голосе сказал лектор.

– Пожалуйста, не обращайте внимания, – со своего места выкрикнул Соколов. – Товарищ Казюлин в образе и не ведает, что творит.

Бедняга и сам был не рад, что в него до такой степени въелся грибоедовский персонаж, но поделать с собой ничего не мог. Уже спектакль изъяли из репертуара, хотя он давал неплохие сборы, работу Казюлина сочувственно отметили театральные рецензенты, и его даже чуть было не выдвинули на Сталинскую премию II степени, а он по-прежнему гнул свое: то вызовет на дуэль заведующего постановочной частью, то разоблачит ни к селу ни к городу адюльтер. Кеша Соколов сводил его в театральную поликлинику, что в начале Пушкинской улицы, но там ничего опасного не нашли.

В конце концов Сергей Казюлин вынужден был оставить родной театр, поскольку он так и не смог выйти из образа Чацкого и ему не давалась другая роль. Но это еще сравнительно ничего; некогда видного резонера московской сцены весной пятьдесят первого года действительно замели. Прогуливался он как-то по Арбату, зашел в книжный магазин, взял в руки сталинскую работу касательно значения географического фактора в истории, полистал ее и сказал:

– В России, под великим штрафом,

Нам каждого признать велят

Историком и географом!

Не отошел он от магазина и на пятьдесят метров, как его нагнали двое молодых людей в одинаковых серых кепках, посадили в машину и увезли. На месте его первым делом спросили:

– Скажи, мужик, какое сегодня у нас число?

– Ага? – воскликнул Казюлин в едкой интонации и завел:

– Безумным вы меня прославили всем хором.

Вы правы: из огня тот выйдет невредим,

Кто с вами день пробыть успеет,

Подышит воздухом одним,

И в нем рассудок уцелеет...

С тех пор никто в театральном мире о Сергее Казюлине не слыхал.

25

А вот еще эпизод из российской жизни, в котором фигурирует как бы умалишенный, то есть вовсе не умалишенный, а на общем фоне даже наоборот.

Уже совсем в другую эпоху, когда страну нежданно-негаданно подкосила свобода слова и по городам и весям пошла пальба, в районном центре Улыбинске столкнулись с такой оригинальной незадачей, что с течением времени ее отчаялись разрешить. Именно, требовалось найти в районе человечка на вакантную должность заведующего Бюро технической инвентаризации, причем в известном роде блаженного, который отродясь не лукавил, не воровал. Уж больно хлебное это было место, обыкновенному гражданину не устоять, между тем над городом нависла угроза, реальная, как инфаркт: еще немного, и весь Улыбинск, от водонапорной башни до рабочей столовой № 1, будет поделен между бандами Ваньки Власова и одного темного дельца из соседней области по прозвищу Паровоз.

Злостный передел собственности зашел так далеко именно потому, что прежде в БТИ верховодили либо прямые жулики, либо люди слабые, не способные противиться соблазну, которые даже против убеждений наживались за счет казны. Первый заведующий новейшего времени Воробьев сдался на третьем месяце своего владычества, построил за рекой дворец с зимним садом, был уличен и покончил жизнь самоубийством, застрелившись из охотничьего ружья. Второй заведующий – Либерман, торговец цветным металлом, с тем только и занявший хлебное место, чтобы поправить свои дела, – вступил в сговор с обеими бандами, но не сумел соблюсти баланса и был утоплен в колодце на православное Рождество. Третьего и четвертого заведующих посадили. Пятый успел бежать и, по слухам, осел в Канаде, где открыл свое дело, именно: гнал из стружки древесный спирт.

Когда окончательно стало ясно, что вот-вот Улыбинск окажется частной собственностью двух воровских домов, что в дальнейшем не исключены сепаратистские поползновения, но главное, что районное начальство в скором времени останется не у дел, глава администрации Востряков собрал экстренное совещание, переждал неизбежные в таких случаях покашливание, скрежет стульями, бумажный шелест, посторонние реплики и сказал:

– Так что, господа-товарищи, настали последние времена! Того и гляди район отойдет Ваньке Власову с Паровозом, и тогда будет поставлена под сомнение сама государственность на местах!

– Так что же делать? – с наивным ужасом в голосе воскликнула заведующая отделом народного образования Куликова и глупо выкатила глаза.

– А ничего! – сказал первый районный милиционер. – У нас испокон веков воруют, и стоит Россия, как это самое... как скала! Не берите в голову, товарищи, как-нибудь это дело рассосется само собой.

Востряков сказал:

– Боюсь, на этот раз не рассосется, а как бы нам с вами на всю державу – это в отрицательном, конечно, смысле – не прогреметь! Поэтому я вам такую даю установку: где хотите, а найдите мне такого отщепенца, про которого точно можно сказать – этот не украдет. Иначе столько прибавится безработных в районе, сколько вас здесь сидит.

Эта грозная перспектива ужаснула совещание, и в течение двух недель весь район был прочесан в надежде выявить хоть одного неподкупного земляка. Одного действительно выявили: это был древний старик, чуть ли не последний представитель захудалого княжеского рода Коломейцевых, которые в разное время дали двух полных генералов, одного сенатора, одного члена Государственного совета и одного видного большевика, которого посадили еще в двадцать восьмом году. Впрочем, старик Коломейцев ни в какую не соглашался возглавить Бюро технической инвентаризации и на все заискивания отвечал:

– А за что вы моего дедушку упекли?!

Тогда вдругорядь собирает совещание Востряков: все сидят, тупо уставившись в столешницу, и молчат. Руководители среднего звена трепещут, предвкушая отставку, а Востряков перебирает бумаги, делая вид, будто собирается подписывать приказы об увольнении по статье. Тут-то главврач районной больницы и говорит: