Читать книгу "Нео-Буратино - Владимир Корнев"

Тиллим почувствовал, что что-то мешает ему думать. Лежа одной щекой на асфальте и не шевелясь, он разглядывал его поверхность и обнаружил вокруг множество мелких остреньких камушков. «Откуда только они берутся, кругом ведь один ровный асфальт. С неба, что ли, падают? Где-то я слышал, что бывает каменный дождь, когда вулканы извергаются, но здесь ведь нет никаких вулканов… Да-а-а, если бы я лежал на гладком асфальте, было бы удобней». Тут Тиллима осенило, что мыслительный процесс затруднен как раз из-за неудобств, причиняемых его бедной голове этими острыми камнями, принесенными откуда-нибудь легкомысленным ветром: «Они же впились мне в висок. Да, город наш засоряется природой, оттого и на асфальте лежать неудобно. Знал бы я об этом раньше, ни за что бы здесь не валялся. Надо выяснить, почему я тут лежу…»

Когда все стихло и казалось, что людей в масках поблизости уже нет, Папалексиев попытался поднять голову. Увидев в двух шагах от себя людей в штатском, дружелюбно разговаривавших с омоновцем, он попытался было спросить их, что происходит, но те, предупредив его, прорычали: «Лежи!» Тиллим сделал вывод, что раз штатские на короткой ноге с милиционерами, значит, «наши». Это его несколько успокоило, и тогда он задумался о своем будущем. Ему было интересно дальнейшее развитие событий. Рядом раздался возмущенный крик Показуева:

— Собственно, что происходит? Произвол какой-то. Разве введено чрезвычайное положение, чтобы прохожих обыскивать? Да по какому праву?! Я директор этого заведения, а все документы в моем заведении, я требую…

— Разберемся, ноги шире, руки на стену! Стоять так! — резко оборвал чей-то командный голос.

Папалексиев опять почувствовал душевный дискомфорт, в то же время ощутил острый приступ любви к свободе, и ему нестерпимо захотелось домой. «Если на этот раз все устроится нормально, ни с какими сумасшедшими бабками и их внучками больше связываться не буду, а может, вообще уйду из мирской жизни в монастырь», — загадал Папалексиев. По причине сильного сотрясения при ударе оземь или просто из-за стрессовой ситуации в голове Тиллима установился порядок, мысли его обрели стройность. У него одна за другой стали рождаться идеи спасения: «Попробовать притвориться мертвым? Что они тогда будут делать? Если станут бить, буду кричать, а если буду кричать, поймут, что я еще живой. Значит, это не подходит… Физически с ними не справиться — они вооружены. Жаль. А ведь был бы каким-нибудь мастером боевых искусств, я бы тут же их раскидал и освободился. — И он на мгновение представил, как крушит этих мордоворотов в масках, кладет их штабелями. — Но что же придумать, как освободиться? А если испугать их припадком паранойи, глаза закатить, задергаться, пену изо рта пустить? Нет, не выйдет: все равно будут бить, они такие… А может, им добро сделать?»

Неизвестно, сколько бы еще Тиллим пролежал так, в печальных раздумьях, если бы мощная рука не подняла его за шиворот и он не услышал грубый приказ:

— Руки на стену! Ноги шире! Выше руки!

При этом на Тиллима обрушился очередной удар. Оглянувшись, он увидел глаза, смотревшие на него через маску. «Добрые глаза, — подумал Тиллим, — но бьет жестоко». Расставив задержанных в самых замысловатых позах, драчун в маске с особым рвением, следуя основному своему предназначению наводить порядок любыми методами всегда и везде, отконвоировал Тиллима к месту сбора всех задержанных. Здесь мордоворот подвел многострадального Папалексиева к лестничному подъему перед входом в «Глобус» и поставил в садистски неудобную позицию. Одна нога истязуемого опиралась на нижнюю ступеньку, другая была утверждена на предпоследней, при этом взгляд его упирался в серую, безупречно отштукатуренную поверхность стены, еще не отмеченную надписями из хрестоматии дворового фольклора. Кроме того, что Тиллиму было неудобно и скучно стоять, над его ухом не смолкал наглый баритон:

— Шире ноги, я сказал! На стену, на стену руки!

Упиваясь собственной значимостью, верзила подошел к нему, потребовал документы и стал повторно обыскивать Тиллима, который беспомощно оправдывался:

— Вы знаете, я стал вчера жертвой карманника. У меня вытащили бумажник, а в нем деньги и документы.

— Молчать! — рявкнул омоновец, державший в руках два дорогих кожаных портмоне, которые он только что извлек из Тиллимовых карманов. — Бумажники твои?

— Нет, что вы! Я их в первый раз вижу. Нет, не мои! — замахал руками Папалексиев.

В одном из портмоне оказался паспорт. Омоновец раскрыл его, и Тиллим, взглянув на фотографию, с ужасом узнал брюнета-кидалу. «А второй бумажник наверняка его сообщника!» — сообразил он, втягивая голову в плечи. Тиллиму было ясно, что вместе с головной болью он унаследовал не только цветистый лексикон кидал, но и их умение виртуозно чистить карманы. «Теперь все! Я настоящий вор, и меня посадят», — дрожа от страха, заключил Тиллим. Милиционер, обрадованный поимкой очередного преступника, удовлетворенно хмыкнул и произнес:

— Понятно — эти вещи не твои. Теперь ясно, чем ты промышляешь, хотя ты, конечно, скажешь, что кто-то тебе подкинул два бумажника, набитых деньгами, в качестве компенсации за твой. В общем, плохо твое дело, парень.

Обратившись к напарнику, милиционер сказал:

— Этой птичке от тюрьмы не отвертеться. Клади все обратно в карман, зови следователя с понятыми.

— А ты стой, не дергайся! — добавил напарник, исполняя приказание.

«Что же произошло? — недоумевал Папалексиев. — Стать почти знаменитым, так подняться и загреметь за решетку!» Страшное слово «тюрьма», равнодушно произнесенное омоновцем, словно что-то обрубило в сознании Тиллима, в один миг переведя прожитую жизнь в категорию безвозвратно потерянного прошлого. Он закусил губу до крови: «Значит, это не сон!» Ничего не соображая, Тиллим сорвался с места и побежал, инстинктивно пригибаясь, словно бы над головой у него свистели пули, но далеко убежать не удалось: верзила догнал его, нанес несколько тяжелых ударов и, прижав к стене, надел наручники. Внезапно осмелев, Папалексиев отпрянул от серой стены и преспокойно уселся на ступеньку на глазах у опешившего от такой наглости бойца отряда милиции особого назначения. Обращаясь к маске, Тиллим промолвил примиряющим тоном:

— Захар! Разве так встречаются старые друзья после долгой разлуки? Насколько я помню, у нас не было традиции бить морду при встрече. Или крутой стал? Признавать не хочешь? Разглавнелся тут! Это, брат, не по-нашему!

Неожиданное опознание озадачило бойца, он подхватил незнакомого знакомца за шиворот и, приподняв его над землей, пристально вгляделся в наглую физиономию, пытаясь вспомнить, откуда этот блатарь мог узнать замаскированного сотрудника ОМОНа. Он подозревал в задержанном некоего заговорщика и диверсанта, что вызвало у него благородную ярость. Однако тот продолжал глаголать:

— Ты вот что, Захар, руки-то не больно распускай, а то ведь я тоже огорчить могу! Разошелся здесь. Так сгоряча можно и своих зацепить. Разве нас с тобой учили своим руки заламывать?

От подобной дерзости Захар и вовсе потерял способность к решительным действиям и стоял как вкопанный, не зная, что делать со своей добычей.