Читать книгу "Ночь на площади искусств - Виктор Шепило"

— Нет. Это чистейшая выдумка. Каковы результаты на самом деле?

Журналист был спокоен. Более того, он был зло ироничен. Ткаллер понимал, что нужно принять игру, завладеть ситуацией, дать понять, что заявление он всерьез не принимает.

Но он чувствовал, как предательский румянец расползается по его лицу.

— При выходе у всех членов комиссии были настолько фальшивые улыбки, что можно было бы и не оглашать великие симфонии. Тот, кто пишет о музыке и посещает филармонические концерты, знает, что Девятая Бетховена исполняется гораздо реже популярных симфоний Моцарта, Гайдна, Чайковского. Я уже не говорю об увенчанных славой миниатюрах — «Турецком марше», «Элизе», «Музыкальном моменте»… «Лунной сонате», наконец!

— Господин Кураноскэ пояснял, что «Кондзё» принимает во внимание значительность произведений… — Ткаллер понял, что ответ его прозвучал неубедительно.

— Допустим, — сказал Крайтон, — Но у меня, господин директор, есть для вас сюрприз.

— Обожаю сюрпризы, — постарался улыбнуться Ткаллер.

— Начну с того, — признался Крайтон, — что мы, журналисты, оказали сами себе плохую услугу, напоив юного бурундийца. Но нам и в голову не могло прийти, что его не заменят. Когда же невменяемого глашатая гласности все-таки вводили в зал, я незаметно положил ему в карман вот этот портативный диктофон. А вот пленка, которую мы сейчас прослушаем. Или не надо, господин Ткаллер? Может, вы желаете избежать позора разоблачения? Пленку можно и не слушать. Но в таком случае вам необходимо рассказать всю правду — здесь и сейчас.

Ткаллер судорожно соображал — не испытывает ли его Крайтон? Или это в самом деле провал? Крах?

— Что ж, подумайте, а мы пока начнем слушать, — Крайтон включил запись с момента, когда Мэр просил пропустить в зал своих помощников: «Я все-таки председатель комиссии!» Потом длительная пауза, шаги, бодрый монолог Мэра, что всякий раз в этом здании с него «слетает шелуха поденщины», и отчетливый голос Кувайцева: «Эк, голубчик, как тебя развезло… Только не вздумай сдавать не переваренные продукты…»

— Зачем? Зачем меня позорить на весь мир? — Протрезвевший бурундиец подбежал к Крайтону, — Мало того, что напоили? Мало?!

Бурундиец пытался вывернуть кассету из диктофона, но ему заломили руки и вывели вон из зала. Несчастный вопил за дверью, бил в нее ногами и даже головой. Тогда его вытащили на улицу, где он и был повязан за непристойное поведение все теми же бдительными полицейскими.

Снова включили запись. В глазах акул пера Ткаллер не увидел сочувствия — только азартное предвкушение сенсации. Теперь директор слушал свои слова: «Почетная и радостная миссия…», объявление результатов, восторг дирижера: «Репетировать! Репетировать!» — и его же недоуменное: «… Здесь какой-то японский фокус…» Крайтон опять нажал «Стоп».

— Может быть, господин Ткаллер заслужит хоть какую-то симпатию неуважаемых им ищеек-журналистов тем, что сам воспроизведет дальнейший драматический ход событий? Напоминаю: как мы изложим происходившее, так о нем и будут судить, — Все журналисты смотрели на Т калл ера взглядами торжествующих победителей. Ткаллер вообще не любил победителей. В последнее время ему казалось, что в конечном итоге выигрывают всегда побежденные. Они печальны и в чем-то прекрасны.

— Не о чем нам говорить, — спокойно ответил Ткаллер, — У вас пленка. У вас факты.

Ткаллер и Крайтон смотрели друг на друга, что называется, зрачок в зрачок. Так продолжалось минуты две. Наконец журналистам надоело, они стали настойчиво требовать продолжения. Плевать им на какие-то признания Ткаллера! Только пленка. Крайтон вздрогнул, глаза его забегали.

— Включай диктофон и не морочь голову!

Крайтон отмотал пленку чуть назад. Снова восторг дирижера. Снова «японский фокус». Потом: «… Полный нонсенс! Послушайте!» и… Это были последние слова. Дальше пленка крутилась, а диктофон молчал.

— Звук! Где звук? — приставали коллеги к Крайтону.

— Его нет. И не будет.

— Почему?

— Потому что вы кретины. Болваны и кретины.

Кольцо вокруг неудачливого интригана сжималось. Что же он всем-то голову морочил? Чей-то волосатый кулак уже норовил ударить его в бок. Крайтон ухитрился разорвать кольцо, вскочить на сцену и спрятать диктофон в карман. Коллеги пошли на Крайтона стеной. Наконец нашелся один благоразумный, который принялся утихомиривать коллег, доказывая, что своим спектаклем Крайтон хотел заставить Ткаллера признаться. А они своим нетерпением помешали. «Потому что кретины!» — вновь взорвался Крайтон. Однако новый лидер принялся выяснять у него, что же произошло с пленкой. Кто мог ее отключить? Бурундиец? Кто-то из комиссии?

— Ни то и ни другое, — небрежно бросил Крайтон, — Я снял отпечатки пальцев, сфотографировал и увеличил. Вот. Смотрите, они очень интересного свойства. Сначала я подумал, что нажавший кнопку работал в перчатках, но нет! Живая ткань с довольно отчетливым и совершенно невероятным рисунком. Обычные спирали и петли отсутствуют. Вместо них закругленный нотный стан, скрипичный ключ, размер четыре четверти и пять бемолей при ключе. Надо искать того, у кого такие пальчики!

— Это художественный розыгрыш! — Новый лидер подозрительно посмотрел на Ткаллера.

— Исключено. Отпечаток живой ткани. Я буду искать!

Ткаллер не хотел их слушать. Сердце его то замирало, то стучало как бешеное. Фактов ни у кого нет! Нет!

— Господа журналисты! К сожалению, вынужден вас оставить. Дела, — Слегка поклонившись, он направился к двери.

— Господин Ткаллер! — окликнул его Крайтон, — Мы еще встретимся по этому вопросу, не так ли?

— Разумеется. Если вы найдете владельца музыкальных перчаток с пятью бемолями в ключе…

Что задумал режиссер?

Ткаллер мчался, как школьник, отпущенный с невыученного урока. В крохотном скверике возле памятника трубочисту Гансу он налетел на какую-то фигуру, споткнулся, второпях извинился и хотел уже было бежать дальше.

— Куда вы так торопитесь, господин директор? — Это был Режиссер в твидовом костюме.

— Домой, — смутился Ткаллер и огляделся.

— Странную дорогу вы, однако, выбрали…

— А вы разве знаете, где я живу?

— Предполагаю. Обычно ваша дорога не проходит мимо этого м-м-монумента. А монумент прелюбопытный…

Ткаллер невольно оглядел привычный, а потому не замечаемый памятник трубочисту: на невысоком, почти вровень с окружающими его клумбочками, постаменте, скромно улыбаясь, расположился бронзовый с прозеленью человечек в глухом сюртуке и цилиндре. В руке у него была лесенка, на верхней ступеньке которой съежилась фигурка чертенка с бубенчиком на шее. Горожане к чертенку относились с непонятной теплотой и фамильярно называли его Йошкой. Школьная детвора перед экзаменами забиралась по лесенке и натирала чертенку кончик рыльца мелом — считалось, что это убережет озорников от плохой отметки.