Читать книгу "Найдена - Ольга Григорьева"

– Огня, – войдя в темноту клети, потребовала я. Шепотки стихли. Кто-то опасливо шмыгнул носом. – Огня! – теряя терпение, крикнула я.

Тишина. Что толку просить у глухих, есть же печь…

Я сунула факел в угли. Он вспыхнул, высветил желтые, сморщенные лица плакальщиц, покрытый белым стол и пустой светец в углу.

– Ты что… – начала было какая-то из плакальщиц.

Не оборачиваясь, я ткнула в ее сторону пылающим факелом:

– Вон отсюда! Все вон!

Они зашелестели, затопали, зашаркали. Я подпалила лучину, ткнула ее в светец и огляделась. Под ворохом шкур на полу лежал Журка. Из-под меха виднелась только его светлая макушка. Волосы слиплись от пота. Господи, до чего же его довели!

Тело Журки оказалось тяжелым, несмотря на худобу. Пока я волокла его к выходу, шкуры, одна за другой, сползали, и в конце концов он остался только в тонкой рубашке. Жар проникал сквозь нее и жег мои руки. Я распахнула дверь ногой. Холодный воздух рванулся в избу и побежал по сеням. Журка что-то невнятно забормотал. Его влажная кожа покрылась мурашками.

– Ничего, Журка, ничего, – таща его по сеням, зашептала я.

Внутри меня все сжалось и оледенело. Я не имела права плакать. Наревусь потом, а нынче нужно помочь ему. Нужно вытащить его из этой затхлой клетки, к вольному ветру, к ярким звездам…

Плакальщицы не ушли далеко. Сбившись в тесный кружок, они стояли в сторонке от дверей и оживленно переговаривались. Теперь им было не до слез и жалоб. Увидев меня с Журкой, они кинулись врассыпную, как спугнутые вороны. Я уложила Журку у порога, села рядом и опустила его голову себе на колени. Пальцы разгладили морщинки на его лбу, ровные брови, тонкую, совсем белую линию губ.

«Журка, Журка, что же ты наделал? Как же так – Ведь казалось, ты будешь жить вечно…»

По моим щекам что-то потекло. Слезы…

Я растирала их тыльной стороной ладони и говорила с Журкой. Говорила, говорила… Пока не поняла, что разговариваю уже с мертвым. Согревавший мои колени жар пропал, а руки больного безвольно легли на влажную землю. Все кончилось. Он так и не увидел неба…

Я осторожно сняла голову Журки с колен и уложила на землю. Светлые волосы казались замершим вокруг его лица лунным пятном.

Откуда-то подошла Марьяна.

– Все? – спросила она.

У меня не хватило сил кивнуть. Она поняла и так. Попросила:

– Уходи.

Я подняла глаза. Марьяна уже не плакала, просто не отрываясь глядела на Журку и шевелила губами, словно беззвучно разговаривала с ним. Меня она не замечала. Я вздохнула и поднялась. Марьяна никогда не простит мне Журкиной гибели. Ведь она надеялась обмануть Смерть.

– Нет. – Она угадала мои мысли и покачала головой. – Не поэтому… Бабы побежали за мужиками. Уходи, пока они не вернулись.

– А как же он? – Я бросила еще один взгляд на Журку.

Марьяна закусила губу. Ее голос задрожал.

– Он мой муж. Это моя забота.

– Муж?

Она сглотнула и печально улыбнулась:

– Да. Не смотри так. Я была одна, с сыном… Ты отказала ему. Кто еще мог его утешить? Я ведь любила его…

Теперь все стало понятно – и та ее внезапная ярость, и это горе…

– Прости. – Я прикоснулась к ее холодной, как льдинка, руке. – Прости…

– Чего уж теперь… – Она шагнула к Журке и сбросила с плеч зипун. – Я втащу его в дом. А ты ступай… Иди…

И я пошла. Пошла в Киев. К Горясеру. Потому что теперь мне было все равно, куда идти. У меня не осталось сил бороться ни с жестокостью этой жизни, ни со своим измученным сердцем…

44

Горясер сказал, что я пришла к терему Святополка на рассвете и упала у самых ворот.

Он отнес меня в избу наемников и сказал: «Тебе повезло, что не доложили князю». И еще: «Сиди здесь». А потом усадил меня на лавку и ушел. А я осталась. Идти было некуда…

Горясера не было весь день. В избе, куда он меня привел, хлопала дверь, приходили и уходили какие-то незнакомые воины, но меня это не пугало. Забившись в угол, я думала о Журке. Перед глазами стояло его мертвое лицо. Он никогда не выглядел таким умиротворенным, как в эту последнюю ночь…

Вечером Горясер вернулся. Прошел ко мне, уселся на корточки и поинтересовался:

– Что стряслось?

Я пожала плечами. Притворялся он или нет, мне было все равно. Что-то ушло, сломалось… Наверное, огонь безумной Летунницы угас этой ночью и перестал тревожить мое сердце. Он почувствовал это, отпустил меня, встал и принялся переодеваться. Я глядела, как он стянул замызганные грязью тяжелые сапоги, обмотал ноги теплыми тряпками и сунул их в мягкие поршни, как снял рубаху, кинул ее в ящик под лавкой и натянул другую, как подошел к столу посреди избы и что-то сказал сидящим за ним воинам…

Он ни о чем не спрашивал. Это было хорошо.

Я отвернулась к стене.

– На.

Передо мной появилась миска с чем-то горячим. Пар валил мне в лицо и забивался в ноздри.

– Не хочу.

Горясер настойчиво ткнул миску мне в колени:

– Ешь. Пришла – делай, что говорю.

Я неохотно взялась за ложку, сунула в рот варево и поперхнулась. Еда была хорошей, но вся грязь и боль, что томились в моей душе, вдруг плеснули в горло. Отбросив миску, я кинулась в угол и согнулась в судорожной рвоте. Разгибаться было стыдно. Казалось, все наемники глядят на меня с интересом и насмешкой. Однако разогнулась. Никто на меня даже не смотрел. Те, что сидели за столом, по-прежнему справно стучали ложками, Горясер собирал с пола осколки глиняной миски, а спавшие даже не проснулись.

Я утерла рот ладонью и подошла к наемнику:

– Прости.

Он поднял голову и равнодушно пожал плечами:

– Ничего, бывает.

Я села на лавку. Вместе с рвотой выплеснулась вся грязь, но вина жгла изнутри каленым огнем. Неужели мне придется жить с этой болью всю жизнь?! Нет, лучше умереть.

– Это я предупредила Предславу, – тихо сказала я.

По-прежнему собирая черепки, наемник кивнул.

– Я подслушала твой разговор с князем про поляков, – осмелела я, – и рассказала княжне. А она поведала Болеславу.

Горясер собрал осколки и понес их к столу. Не закричал, не ударил.

– Журка умер, – вдруг ни с того ни с сего сказала я.

Горясер наконец услышал.

– Жаль… – выдохнул он.

Этого я уже не вынесла – вскочила с лавки и бросилась на него с кулаками: