Читать книгу "Нить, сотканная из тьмы - Сара Уотерс"

— Надзирательница миссис Джелф тоже высказалась в вашу пользу, — сказал мистер Шиллитоу.

Похоже, это на него и повлияло.

Мисс Хэксби сидела, уткнувшись взглядом в стол; лишь после ухода директора, когда и я поднялась, чтобы отправиться в жилой корпус, она вновь на меня посмотрела. Меня удивило ее лицо, ибо в нем читалась не столько злость, сколько неловкость и смущение. Ну да, она уязвлена, потому что ее осрамили передо мной, подумала я.

— Не будем ссориться, мисс Хэксби, — сказала я.

И не думала, тотчас ответила матрона. Только вот я прихожу в тюрьму, а сама ничего о ней не знаю... Начальница замялась и бросила взгляд на мисс Ридли.

— Конечно, я должна подчиняться мистеру Шиллитоу, но все же он не вправе здесь распоряжаться, потому что тюрьма-то женская. Он не понимает ее склада и духа. Помните, я как-то пошутила, что сама отсидела огромный срок? Так оно и есть, мисс Приор, и я знаю все извивы тюремных нравов. А вот вы и мистер Шиллитоу даже не подозреваете о странном... — Она поискала слово, но повторила уже сказанное: — Складе таких, как Дауэс, который проявляется в заточении...

Подобно узницам, мисс Хэксби искала и не находила слов в повседневном тюремном лексиконе. Впрочем, я понимала, что она хочет сказать. Но тот грубый и обычный характер, о котором она говорила, — это характер Джейн Джарвис или Эммы Уайт, а не Селины и не мой. Я не дала ей продолжить, сказав, что буду помнить о ее предостережениях. Еще секунду надзирательница меня разглядывала, а затем велела мисс Ридли проводить меня в жилой корпус.

От опия беленые коридоры чуть плыли перед глазами, но еще сильнее его действие сказалось, когда мы подошли к камерам: на сквозняке пламя газовых рожков трепетало, отчего все вокруг будто шевелилось и вспучивалось. Как всегда, меня поразила мрачность штрафного отряда, его зловоние и тишина. Завидев нас, миссис Притти осклабилась; лицо ее казалось мне странно перекошенным, словно отражение в блестящей металлической поверхности.

— Так-так, мисс Приор, — сказала она, — это я точно помню. — Решили вновь проведать своего грешного агнца? — Надзирательница подвела меня к камере и очень осторожно приникла к глазку. Потом отперла дверь и дернула засов на решетке. — Заходите, мэм. После отсидки в темной она сама покорность.

В маленькой, меньше обычной, камере стоял угнетающий сумрак, поскольку крохотное оконце закрывали металлические жалюзи, а газовый рожок был затянут сеткой, чтобы узница не добралась до пламени. Ни стола, ни стула не имелось. Селина сидела на деревянной кровати, неуклюже сгорбившись над поддоном с пряжей. Когда я вошла, она отложила работу и хотела встать, но покачнулась и оперлась о стену. Платье без звезды на рукаве было ей велико. На бледном лице отливали синевой виски и губы, на лбу желтел застарелый ушиб. От пряжи ногти обломались до мяса. Чепец, фартук, руки Селины и вся кровать были усеяны ворсинками.

Когда миссис Притти заперла дверь, я сделала шаг к Селине. Мы молчали и только смотрели друг на друга в каком-то обоюдном испуге; потом я, кажется, прошептала:

— Что же они с вами сделали! Что они сделали!

Голова ее дернулась, а губы искривились улыбкой, которая тотчас угасла и растаяла, будто воск, и Селина, закрыв рукой лицо, расплакалась. Не оставалось ничего иного, как подойти к ней, обнять, усадить на кровать и гладить ее несчастное избитое лицо. Немного успокоившись, Селина ткнулась лицом в мой воротник и ухватила за руку.

— Наверное, вы считаете меня слабой, — прошептала она.

— С чего вы взяли?

— Просто ужасно хотелось, чтобы вы приходили ко мне.

Она всхлипнула и наконец затихла. Я взяла ее за руку и ахнула, увидев вблизи изуродованные ногти; Селина сказала, что ежедневно надо перебрать четыре фунта пряжи, «иначе на другой день миссис Притти увеличит норму. Ворс летает — прямо задыхаешься». Из еды только вода и черный хлеб, а в часовню водят в кандалах...

Слышать это было невыносимо. Я снова взяла ее руку, но Селина напряглась и высвободила пальцы.

— Миссис Притти... — шепнула она. — Подглядывает...

За дверью что-то шевельнулось, потом дрогнула и медленно отъехала заслонка глазка, которую отвели белые тупорылые пальцы.

— Можете не следить за нами, миссис Притти! — крикнула я, а надзирательница рассмеялась и ответила, что в этом отряде всегда надо быть начеку. Однако глазок закрылся, и я услышала удаляющиеся шаги надзирательницы, а потом ее окрик у соседней камеры.

Мы молчали. Я посмотрела на синяк на лбу Селины, и она сказала, что споткнулась, когда ее втолкнули в темную. Вспомнив, Селина поежилась.

— Там очень страшно, — сказала я.

Она кивнула.

— Вы-то знаете, как там страшно. Я бы не вынесла, если бы вы не взяли себе чуточку той тьмы.

Я на нее уставилась, а Селина продолжала:

— Вот тогда я поняла, как вы добры, если пришли ко мне после всего, что видели. Знаете, что было страшнее всего в первый час? О, это мучило сильнее, чем все их наказания! Я боялась, что вы отдалитесь, что я оттолкнула вас именно тем поступком, которым хотела сохранить возле себя!

Я это знала, отчего и свалилась в болезнь, но слышать об этом было невыносимо.

— Молчите, молчите! — просила я.

Однако Селина яростно шептала: она должна сказать! Бедная мисс Брюэр! И в мыслях не было причинять ей зло! Но оказаться в новой тюрьме ради так называемой свободы общения с другими узницами!

— Зачем она мне, если я не смогу разговаривать с вами?

Помнится, я закрыла рукой ее рот и все повторяла: нельзя этого говорить, нельзя!.. Селина откинула мою руку: нет, она будет говорить о том, что ударила мисс Брюэр, нет, она будет говорить о том, что претерпела смирительный жакет и темную! Или даже после этого я заставлю ее молчать?

Я схватила ее за руки и буквально прошипела: и чего она этим добилась? Единственный результат — неусыпный присмотр за нами! Ей известно, что мисс Хэксби хотела запретить наши встречи? Что мисс Ридли учтет каждую минуту, которую мы провели вместе? Что миссис Притти будет следить за нами?.. И мистер Шиллитоу тоже!

— Вы понимаете, как нам теперь придется хитрить и осторожничать?

В запале я притянула Селину к себе и теперь вдруг близко увидела ее глаза и губы, ощутила теплое кисловатое дыхание. Я услышала себя и сообразила, в чем призналась.

Разжав руки, я отвернулась.

— Аврора, — позвала Селина.

— Не надо, — тотчас сказала я.

Но она повторила: Аврора, Аврора.

— Нельзя меня так называть.

— Почему? В темной вы были рады слышать это имя и откликались на него! Почему же теперь вы сторонитесь меня?

Я встала.

— Так надо.

— Да почему?