Читать книгу "Жесткая посадка - Михаил Кречмар"

– Не говори глупостей, Василич, – хмыкнул Ух. – Ты моряк, а я – лётчик.

– Ну да. И ещё – ты честняга, Ух. Как и я. Жулик, а честняга. Как ты там в буржуинии-то жить будешь? Такие только у нас и могут спасаться… и вообще, ты хорошо представляешь, что ждёт тебя на борту иностранного судна?

– Понятия не имею. А что, разве у нас есть выбор?

– Понятия не имею. Нет, выбора-то, наверное, нет.

Траулер «Сюдо Мару»,Япония, в Охотском море

Капитан траулера «Сюдо Мару» Йошио Муто был обеспокоен. Сегодня, судя по метеорологической карте, постоянно обновляющейся со спутника, с севера мог подойти серьёзный циклон. Кроме того, с Камчатки и из узких заливов Охотского моря – Пенжинской и Гижигинской губы, вынесло значительную массу прибрежного льда, и циркуляция морского течения сейчас тащила его на юг, к Шантарским островам, прямо на позиции его маленького рыболовного флота. В довершение ко всему, на «Сюдо Мару» с борта эскадренного миноносца типа «Харуна» перелетел спасательно-транспортный вертолёт с группой сил самообороны под командованием полковника Сиро Оноши. Руководство корпорации «Ниппо Сэнтай» приказало Муто слушаться распоряжений полковника так, как будто бы они исходили от главы корпорации. Затевалось какое-то дело – судя по всему, опасное и, возможно, связанное с нарушением территориальной целостности другого государства, а это уже Муто совершенно не нравилось.

Сиро Оноши, сухощавый, подтянутый, никогда не улыбающийся человек круглосуточно находился в рубке «Сюдо Мару», иногда отдавая распоряжения второму траулеру, который, судя по всему, получил от своего коммерческого руководства те же приказания, что и Муто. Оба корабля сейчас крутились на самой границе российских территориальных вод, а то, что с внешней стороны их прикрывал эсминец, не добавляло уверенности, скорее наоборот. Муто заикнулся Оноши о том, что было бы неплохо, если бы «Харуна» отошёл подальше от рыболовецких судов. Ответ полковника его где-то даже напугал.

«В моём плане я допускаю, что нам может потребоваться военный корабль», – спокойно ответил Оноши и снова замолчал. Он не сказал Муто, что постоянно получает данные радарного наблюдения с эскадренного миноносца, и тот даёт ему постоянное наблюдение за судами внутри российских территориальных вод – пограничным сторожевиком, вышедшим на проверку польской рыболовной флотилии, ледоколом, полным ходом идущим на юг, к устью Амура, и маленьким рыбачьим катером, уходящим за пределы территориальных вод Российской Федерации.

– Нас может ждать шторм, Оноши-сан, – наклонился к нему капитан Муто. – С севера идут битые льды. Я не думаю, что они составят для нас значительное затруднение, но я не исключаю, что нашей флотилии стоило бы сдвинуться чуть-чуть восточнее…

– Я не моряк, Муто-сан. – Оноши поднял на него взгляд. – Моряком на этом судне являетесь вы. И я не знаю, что нужно сделать, чтобы встретить шторм в море. Но мы его должны встретить именно здесь, и в этой позиции.

После чего взял трубку и вызвал на борт «Сюдо Мару» ещё один вертолёт с дополнительным оборудованием.

Виктор, в миру – Живец

– Здесь гапонцы, – Василич ткнул пальцем в верхнюю часть радарной сферы. – Три траулера, стоят уступом, все в одном месте. Одно хреново – ветерок усиливается…

– Он уже часа три усиливается, – сказал Степан, который стоял за штурвалом, – и ещё одно хреново, Василич. Ты выдь-ка на палубу…

Мы вышли на палубу из тёплой, пахнущей соляркой, икрой и перегаром рубки и буквально окаменели.

Море раскачало. Длинные пологие волны то возносили наш утлый, зарывшийся на три четверти в толщу воды катерок к самому небу, то опускали вниз, казалось, к морскому дну. Взлёт – и падение… Вверх – и вниз… Американские горки в русском исполнении. Дальневосточном, я бы так сказал. Но ещё один фактор вмешивался самым бесцеремонным образом в нашу морскую практику. Это был – ветер.

Ветер, ударивший по палубе нашего крохотного судёнышка, был резким, порывистым и сильным, как и положено быть настоящему ветру в начале бури. Но было и ещё кое-что, что отличало ветер романов Стивенсона или О’Брайена от ветра, утюжившего палубу катера «Проект-169» 20 июня 2004 года. Этот ветер был холоден, как последний круг Дантова ада – ледяной шквал, осыпающий палубу сотнями тысяч холодных брызг.

И из-за горизонта сквозь вой урагана начал доноситься мелодичный звон миллионов камертонов, звон, заглушающий не только стук дизеля, но и вой ветра.

– Северный лёд, – мрачно проронил Василич. Если бы под его загаром можно было что-то разглядеть, я бы сказал, что он, пожалуй, побледнел.

– Доигрались! С хорошей погодой! – злобно сплюнул Степан у штурвала. – Чем лучше вначале, тем фуёвее потом!

– И что делать? – задал сакраментальный вопрос русской интеллигенции Ухонин.

– Чё делать, чё делать, – ворчливо сказал Василич. – А ничё не делать! Как катер стоит поперёк волны, так и идти! Вертаться назад – там, может, и больше льда будет. Его обычно вдоль берега несёт. А здесь мы до гапонцев дойдём. За них спрячемся – что, впервой, что ли?

– Если дойдём, – донеслось от штурвала, и я поглядел на север.

Небо на горизонте не претерпело никаких изменений. Это был всё тот же дым низких облаков, цепляющихся за волны и выпускающих из себя облака водяной пыли. Но море на горизонте изменилось, изменилось принципиально, как меняется поверхность расплавленной стали, покрываясь застывающими кристаллами окалины. Тем более и процесс здесь имел точно такую же физику.

Горизонт сперва побледнел, затем его линия засветилась едва видным светом – будто кто-то из-под воды зажёг люминесцентную лампу. На границе воды и неба появились едва заметные пупырышки, иголки и даже лепестки. И наконец через звон миллиона астральных колокольчиков до нас донёсся шелест – так шелестит чешуёй разворачивающаяся перед вами змея длиной в миллион метров.

На нас шёл северный лёд.

Палуба тонущего кораблика начала постепенно обмерзать. Это было потрясающее ощущение – ещё день назад на гребне Хребта меня едва не хватил тепловой удар, а сейчас, под хруст миллионов окружающих нас льдин, я почувствовал, что мои ноги скользят по глазури свежего льда, образующегося на металле.

Холод стоял повсюду.

Холод шёл от ноздреватых ледяных полей. Холод шёл от чёрной маслянистой морской воды. Холод шёл от металла судового корпуса, в чреве которого наконец захлебнулся двигатель. Вокруг были холод, свист ветра и треск ломающегося льда.

Сперва вместо дождя по палубе ударил заряд снежной крупы. Это вызвало возглас, как от физической боли, у Василича – и я понял почему, когда увидел, что борта начали покрываться слизистой ледяной глазурью, которая начала нарастать буквально сантиметр за сантиметром.

Затем мы вошли в пояс плавающего льда.

Воздух вокруг нас наполнился шелестом и звоном. Звенели ледяные кристаллы, разбивающиеся о стальной корпус. Сперва немногочисленные, потом всё более и более массивные, они заполняли всё пространство вокруг корабля, как чешуи, упавшие с хвоста гигантской рептилии.