Читать книгу "Отравленная страсть - Сергей Бакшеев"

Водитель быстро выполнил просьбу шефа. Я бы сказал, подозрительно быстро, не переспрашивая и не уточняя. Калинин прищурился и хитро улыбнулся:

– Я хочу выпить за любовь. Это то чувство, благодаря которому каждый из нас появился на свет. Это то чувство, без которого человек не бывает счастлив. Это то чувство, ради которого мы живем. Да, да! Не ради денег, не ради мирской славы и почестей, а ради любви. За любовь!

Он поднял бокал, рука поднесла изящный сосуд к лицу, губы вытянулись. Я окинул взглядом присутствующих. Каждый напряженно следил за движениями Калинина. Никто не улыбался и не прикасался к вину, все ждали.

Бокал в руке Калинина наклонился, рубиновая жидкость за тонким стеклом сместилась к краю, еще мгновение и…

Я не успел проверить вино, а он даже не держит во рту леденец!

Я шагнул к Юрию Борисовичу, разжал пальцы, громко ойкнул. Мой бокал грохнулся об пол и разлетелся вдребезги. Я дернулся в сторону, намеренно задев локоть Калинина. Красное вино огромной кляксой выплеснулось наружу и в виде разлапистой амебы шлепнулось на брюки Юрия Борисовича.

– Извините, хотел чокнуться, и голова закружилась, – промямлил я.

– Боже! – запоздало всплеснула руками Светлана.

– На счастье, – выдавила улыбку Женя, глядя на осколки.

– Вино так плохо отстирывается, – тревожилась секретарша.

На шум появилась кухарка, холодно оценила обстановку:

– Сейчас приберу.

Я подхватил Калинина под руку:

– Вам надо переодеться.

– Да, – он очумело рассматривал последствия. – Хорошо, что запасные брюки взял.

– Пойдемте. – Я уволок Калинина в гостиную и зашипел: – Вы что, забыли об опасности? Где ваш леденец под языком? Любой напиток сначала нужно только пригубить. А это вино наливал не я.

– Вадим?

– Нет. Женя. Она спустилась первой и наполнила бокал, пока никого не было. Только ваш бокал.

– Там был яд? – Калинин беспомощно остановился на лестнице, его глаза поблекли: – Значит, она?

– Не знаю. Под каким предлогом она вышла из комнаты?

– Сказала, что хочет подышать. Накинула платок, взяла сумочку. Если она, я этого не переживу.

– Еще ничего не ясно.

– Тихон, ты уверен, что вино подлила Женя?

– Она сама сказала.

– Сама? Тебе? – Калинин испуганно таращился на меня.

Снизу послышались тихие шаги. Я посмотрел между ступеней, кухарка Татьяна не спеша прошла с веником и совком.

– Идемте в вашу комнату. – Я подтолкнул Юрия Борисовича.

– Почему она призналась тебе? – вцепился в меня Калинин, когда мы прикрыли дверь.

– В чем призналась?

– В том, что налила что-то мне в бокал!

– Она упомянула только вино.

– И когда с Андреем приключилась история, она тоже позвала тебя. Что у тебя с ней? Ты с Женей заодно? Что за игру вы ведете?

– Успокойтесь, Юрий Борисович, еще ничего не ясно.

– А шприц в ее квартире? А бутылка из-под коньяка?

– Какая бутылка?

– Та самая! Вчера у нее на квартире кроме шприца нашли и бутылку со следами яда.

– Она же ее выбросила!

– Тут у вас нестыковочка вышла. Она промыла бутылку и оставила под раковиной. Следователь изъяла. Сегодня произведена экспертиза. Обнаружены следы яда. Того самого, от которого скончались Воробьев и Ногатин!

– Что же вы молчали!

– Я сам только сегодня узнал. Думаешь, мне прокуратура первому докладывает? Фиг! Они меня сами за соучастника держат. Все приходится узнавать окольными путями.

– А шприц? В нем тоже есть следы цианида?

– В нем, как ни странно, нет. Но, возможно, был другой шприц, который она выбросила.

– Тогда бы она не забыла и про бутылку.

– Э-э, что теперь гадать. Я тоже на подозрении. Но ничего, есть еще связи, выкручусь. А вот Женя…

– Что ей грозит?

– Могут задержать в любой момент. Если бы она только раскаялась, я бы все простил. Черт с этими Воробьевым, Ногатиным. Если даже она против меня убийство замышляла, все прощу! Лишь бы между нами все осталось по-прежнему. Я подошел к дорожной сумке Русиновой:

– Я посмотрю ее вещи?

– Теперь уже все равно.

– Вы только про леденцы не забывайте и очень осторожно пробуйте напитки.

Мои ладони скользили между сложенной одеждой. Пальцы прощупывали ткань. Вот теплая кофта, легкие брюки, а это – маленький лоскуток чего-то тонкого и ажурного – нижнее белье. В висках опять застучали молоточки, дыхание перехватило, кровь отхлынула от головы. Каждый раз на подобные прикосновения, сближающие меня с Женей, я реагирую одинаково. Включается фантазия, я млею от любовной истомы.

Кроме одежды и обычных средств гигиены среди вещей ничего не оказалось. С другой стороны, у нее еще есть маленькая сумочка, которую она держит при себе. Все самое зловещее может храниться там.

Открылась дверь, на пороге появилась Евгения. Я отдернул руку, которой поправлял вещи во взрыхленной сумке, к идиотскому выражению лица добавилось мурлыканье популярной песенки.

– Ковер хороший, – тоскливо брякнул я, глядя под ноги на потертый узор.

– Женя, – выдохнул Юрий Борисович и опустился на кровать в еще не застегнутых новых брюках.

Евгения молча присела рядом и склонила голову ему на плечо. Очки она сняла и с закрытыми глазами была похожа на уснувшего усталого ребенка. На лице первого секретаря горкома расплывалась счастливая улыбка. Вот так, без слов и лишних движений она сгладила все подозрения. Какую власть имеет красивая женщина над влюбленным мужиком! Я глубоко завидовал Калинину в этот момент.

– Пойду, пожалуй, – хмуро сообщил я своим кроссовкам. Они послушно направились к выходу.

Оказавшись в пустом коридоре, я поспешил вниз, подальше от противной сцены семейной идиллии. Но через несколько шагов неожиданная мысль заставила остановиться. А что, если проверить вещи остальных гостей? Сейчас прекрасная возможность.

Первым делом я зашел в свою комнату. Одежда Ирины была разбросана на постели, распотрошенная сумка стояла рядом. Похоже, она только начала разбирать вещи, когда Юрий Борисович всех сдернул для продолжения экскурсии по дому. Я прощупал одежду – ничего заслуживающего внимания. Сунул руку в сумку. Наткнулся на пакетик с комплектом белья, который почему-то не вызвал того щемящего чувства нежности, как несколько минут ранее в комнате Жени. На дне сумки под пакетом лежала коробка из-под обуви. Наверное, еще одни босоножки или кроссовки для прогулки по лесу. Ничего интересного.