Читать книгу "Варшава и женщина - Елена Хаецкая"

В опустевшей после спешного отбытия Фритца с супругой квартире хозяйничают два странных господинчика: один угрюмый, рослый, кадыкастый, другой нервно хихикающий, с красной физиономией, пухленький. Один неспешно выламывает паркет и складывает плитки брикетами, а второй торопливо копается во вскрытом брюхе комода, и шелковые чулки свисают с его рук, как кишки.

Да и вообще по всему оставленному немцами дому суета и брожение, доносятся быстрые шаги, треск чего-то рвущегося и ломающегося, шорох, приглушенная брань. Суетливая деятельность не прекращается ни на минуту: растаскивают, выискивают, упихивают и разбегаются, разбегаются, предоставляя добычу другим, еще более голодным, еще более неприхотливым.

Борута остановился в раскрытых дверях. Мимо прошла растрепанная возбужденная баба с узлом на плече, рассеянно встретилась с Борутой мечтательным, растревоженным взором и двинулась дальше, по лестнице вниз. За нею семенил дочерна загорелый жилистый мужичок в пиджаке и кепочке, который, проходя, вдруг глуповато подхихикнул. Оба выглядели неправдоподобно счастливыми.

Симфония завершалась дрянным звяканьем надтреснутых медных тарелок.

1 августа

Осень моя осень, уже ты за ближним холмом. Отяжелели от дождя, выцвели васильки на хуторе у Янины – доротеиной сестры. Немец уже, вроде, не вернется, война покатилась дальше, на запад, но хозяйство разорено. Как вдвоем с Дануткой все это поднимать? Муж им не подмога – воюет. И Дануту жаль – портит руки крестьянским трудом.

А Доротея прислала письмо. Доротея живет в Москве. И этот ее Юлиан, представьте, там же. Работает в газете «Вечерняя Москва». Только вот непонятно, поженились они с Доротеей или нет. Об этом Доротея ничего толком не пишет. Вот бы только увидеть Вильнюс, вздыхала в письме Доротея-московская. Вот бы только снова увидеть Варшаву!

А в Варшаве уже не так хорошо, как казалось еще накануне. Ночь на первое августа исполосовали прожекторы, и снова сильно стреляли зенитки, отчего многие (например, Мариан) впали в мрачность и яростный пессимизм. Наутро стало известно, что возобновилось железнодорожное движение на Краков – русские танки оставили Варку. Фу ты черт. Сами посмотрите на карте, как это близко от Варшавы.

Хмурый прохладный день глядел неопределенно и время от времени ни с того ни с сего принимался сеять дождем. Неясно. Неопределенно.

– Мама, это Борута, – представил Ярослав вошедшего.

Борута был бледен, нечеловечески красив и печален. Длинный плащ на нем нелепо топорщился: на плече под плащом скрывался немецкий автомат, по карманам рассованы две коробки патронов и бутылка с зажигательной смесью, вокруг пояса – байковое одеяло, а на шее – хозяйственная сумка с краюхой хлеба и банкой тушенки. Банка была вся в смазке и источала запах авторемонтной мастерской.

Мама посмотрела на все это, тихо вздохнула и ушла на кухню.

– На сборы у тебя пять минут, – сказал Борута. – Бери только самое необходимое.

– Куда мы сейчас? – спросил Ясь, извлекая из буфета револьвер (еще тот, после поручика, застрелившегося в 1939 году).

– К Стефану, оттуда – на сборный пункт. Объявлена мобилизация. Еду какую-нибудь возьми.

– Еды нет, – отозвался Ясь. Он на мгновение заскочил в комнату и сдернул с кровати тощее одеяло.

– Ладно, так сойдет. Пошли.

Ясь застегнул пиджак, крикнул: «Мама, мы уходим!», и оба быстро выскочили за дверь.

Город выглядел странно. Как-то встрепанно, словно разбуженная неожиданным визитом дама, спешно выдергивающая из волос папильотки. По улицам сновали люди с озабоченными лицами. Сапоги, солдатские ботинки, оттопыренные карманы, свертки продолговатой формы, перевязанные бечевкой одеяла – все это так и мельтешило и решительно ни в ком не вызывало удивления. Немцы, все еще оглушенные, глядели на происходящее, выпучив глаза и слабо соображая. Они даже не проверяли документов у откровенно подозрительных лиц – поначалу, во всяком случае, пока не очухались.

Ясь с Борутой преспокойно добрались до дома, где в квартире некоего Стефана Котышки находился подпольный оружейный склад, и тут их ожидал неприятный сюрприз: Котышки не оказалось дома.

– Что будем делать? – произнес Ясь, когда они снова вышли на улицу. Он растерянно закурил, предложил и Боруте, но тот отказался. Хмурил тонкие брови, досадливо покусывал губу.

Сам не зная почему, Ясь спросил:

– Как там Лесень?

– Умер, – спокойно ответил Борута.

– А Гинка?

– В отряде.

– Понятно… – сказал Ясь и вздохнул.

Серенький тревожный день переползал в такой же смутный вечер. Не спеша темнело. Дождь вдруг усилился.

– Идем к Шульцу, – предложил Ясь. – Разживемся провизией.

Шульц всегда оказывал на Ярослава успокаивающее действие.

– Нет времени на Шульца. Докуривай и бежим на общий сборный…

Борута не договорил – издали послышалась стрельба.

– Сдуру? – Ясь прислушался.

Борута взял его за руку повыше локтя.

– Погоди…

Нет, стреляли не сдуру. Два или три пистолета – пах-х! пах-х! – огрызались редко, экономно, с расчетом. И после каждого укуса принимался визжать и захлебываться автомат.

– Туда! – Борута кивнул в сторону переулка, откуда доносилась стрельба.

Ясь вытащил револьвер. Одно гнездо в барабане было пустым. Борута, ласково улыбаясь, обнажил потаенный шмайсер и лязгнул при этом почти сладострастно. Они помчались со всех ног. Мимо прыгали окна, цветочные горшки, тумбы с бессмысленными афишами, между стен бестолково носилось эхо. Затем впереди показались почти игрушечные темные фигурки – ожившие оловянные солдатики. Они перебегали от стены к стене, орали и поливали улицу очередями. Ясю вдруг показалось, что они кривляются.

Красивое лицо Боруты застыло, в глазах появилась та сосредоточенная обращенность куда-то внутрь собственной души, какая свойственна беременным женщинам. Он аккуратно повернул висящий на шее автомат дулом вперед и лаконичной очередью скосил двух или трех немцев. Тотчас из подворотни выскочил, как чертик из коробки, какой-то человек в развевающемся плаще и шляпе, выставил вперед руку и испустил злорадное «пах-х!», после чего опять скрылся.

Ясь подбежал ближе. Вскоре он заметил еще одного стрелявшего – тот был в выпачканном пиджаке. Он отчаянно махал рукой, указывая на перекресток. Ясь побежал к перекрестку. Там уже шел бой.

Стреляли из разных подворотен, из окон, из-за угла и из-за тумбы. Кто-нибудь вдруг выпрыгивал на середину улицы, производил выстрел или два и отскакивал, и тотчас стены и окна взрывались лаем. Ясь метнулся в темную, сыроватую подворотню, где кто-то уже воспаленно дышал.

– Патроны есть? – жадно спросил Кто-то.

– Пять, – ответил Ясь.

– Вас много?