Читать книгу "Новый американский молитвенник - Люциус Шепард"

В задней части здания была сцена, на которой в лучах пурпурного и малинового прожекторов рубилась группа; играли они громко, но ближе к дверям разговаривать было можно. Я занял стул у бара рядом со входом, за колонной, чтобы увидеть Брауэра, едва тот войдет, а самому остаться незамеченным. На крышке стола выделялись чуть выпуклые, как естественные наросты на дереве, цепочки символов, которые напоминали молекулярные диаграммы и уравнения. Я ждал, что они исчезнут, втянутся в структуру древесины, но нет, они оставались на своих местах. Бармен, сморщенный седой старик с глазами змеи (вертикальный зрачок, золотистое поле, моргательные мембраны вместо век), принес мне бокал «Дос экис». Люди толпились у входа, протискивались друг мимо друга, проскальзывали кто наружу, кто внутрь. Минут пятнадцать-двадцать назад я бы не справился с этим мельтешением, но теперь протрезвел, привыкнув к наркотику, который правил бал в моей крови, и быстро сосредоточился. Слева, на расстоянии двух табуретов от меня, сидели двое мужчин с напомаженными волосами, в золотых кольцах и браслетах, и дружелюбно болтали; справа, прямо рядом со мной, загорелая блондинка лет тридцати пяти, в летнем платье, судя по всему, американка, привлекательная, но местами уже начинающая подсыхать, соломинкой помешивала ярко-зеленую жидкость в стакане. Она показалась мне знакомой. Я уставился на нее, а она сердито буркнула:

— Ну, я это, я. Нечего так на меня глазеть!

— Прошу прощения?

— Я говорю, ты прав. На твой невысказанный вопрос дан ответ. Это я.

По-прежнему озадаченный, я ответил:

— И я тоже я.

Она смерила меня хмурым взглядом, потом расхохоталась.

— Ну, вот и поквитались.

Я повернулся к выходу, высматривая Брауэра.

— У тебя такой вид, как будто ты хочешь спросить: «Где это я, черт возьми?» — сказала женщина. — Пари держу, ты первый раз в «Ла виде».

— А ты здесь часто бываешь, да?

— Знаешь, если бы это был сценарий, я бы потребовала, чтобы его переписали. — И тут же исполненным похоти голосом переспросила: — Ты часто сюда приходишь?

— He-а. Мне некогда, я за сиротами присматриваю.

Она стряхнула на меня свою соломинку для коктейля, как священник, роняющий несколько капель святой воды на головку ребенка.

— Я точно знаю, что никогда не видела тебя здесь раньше. И все же мы с тобой знакомы.

— Это вряд ли.

— Нет, сэр! Говорю вам, я вас где-то видела. Ваш красивый рот кого-то мне напоминает. — И она заговорила, как деревенщина: — Ты, может, актер или еще кто?

— Вот и я тоже сижу и думаю, кто вы.

— А может, мы с вами оба знаменитости и не узнали друг друга? Вот так казус! Прямо экзистенциальная дилемма какая-то.

— Никакой дилеммы я тут не вижу.

Она отпила еще, помешала соломинкой в стакане.

— Пока не видишь.

Ни следа Брауэра. Я уже начал надеяться, что оторвался от него. Зато я видел прозрачные фигуры восьми и девяти футов роста, худые и цилиндрические, казавшиеся материальными только благодаря водянистому зеленоватому оттенку, какой бывает у порезанного тонкими дольками огурца. Они дрожали в воздухе и то пропадали, то появлялись вновь где-нибудь в гуще говорящих, передвигаясь от одной кучки людей к другой, точно подслушивающие овощные духи. А потом я увидел у входа человека в черной куртке, джинсах и черной шляпе. Толпа заслонила его от меня, и я привстал, оглядывая комнату. Союзник, пусть даже такой раздражающий, как Даррен или ненароком забредший сюда вардлинит, мне бы не помешал.

— Так ты скажешь, кто ты такой? — спросила женщина.

— Не хочу портить интригу, — сказал я, опускаясь на стул после неудачных поисков. — А ты?

— Только после тебя.

Она выудила из сумочки портсигар и бульварную газетенку, потом поставила сумочку на пол. На первой странице газеты красовался огромный заголовок, провозглашавший о желании Родни Данджерфилда[66]быть клонированным.

— Ну, если мы будем молчать о том, какие мы знаменитые и все такое, о чем же нам тогда разговаривать?

— О бармене. Можно поговорить о нем. По-моему, он Змей-проводник из легенд навахо. Погляди, какие у него глаза.

Она поглядела.

— Точно, как у рептилии.

— А зрачки видишь? — спросил я, не зная, то ли она на самом деле видит то же, что и я, то ли подыгрывает, думая, что я хочу ее позабавить. — И мембраны?

— Ничего странного. Здешние управляющие натуральные змеи.

«Подыгрывает», — решил я.

— Так ты знакома с управляющими?

— Я сама одна из них. — Она закурила сигарету и направила струю дыма в потолок. — Ну, или инвестор, по крайней мере.

Я сказал, что это, наверное, объясняет, почему каждую женщину в этом клубе кто-то лапает и только она одна сидит спокойно на своем табурете и никто к ней не пристает.

— Ночь еще только начинается, — сказала она. — Если тебе суждено кого-то встретить, от него не убежишь.

— Ты имеешь в виду вообще… или только здесь?

— Особенно здесь.

— Понятно. Значит, мы говорим о штуке, которая называется судьбой. А «Жизнь есть смерть» что-то вроде водоворота, узел, где сходятся все пути.

— Именно так и обстоит дело.

У входа началась какая-то возня, привлекшая внимание сразу нескольких прозрачных зеленых штуковин, а вместе с ними и копов. Прозрачные, как я вдруг понял, здорово смахивали на кактусы. Духи кактусов. От одного их вида у меня стало кисло во рту. Ощущение относительного физического комфорта, пришедшее, когда я слился с толпой у макиладоры, начало исчезать. Суставы заломило, кожа на лице стала казаться жирной и грязной. Брауэр, похоже, куда-то исчез, так что пора было подумать, как добраться до дому. По комнате пошла какая-то рябь, как если бы время расширялось или рушились барьеры между континуумами. Вряд ли в таком состоянии стоит садиться за руль. Я предположил, что если чуть-чуть постараться, эта легкомысленная блондинка вполне может стать моим новым лучшим другом. А если у нее к тому же есть машина, соединяющие нас узы популярности и законы братства богатых и знаменитых, конечно же, велят ей помочь другой знаменитости, попавшей в беду.

— Спорю, что ты актриса, — сказал я. — Комедийная, наверно.

Она улыбнулась.

— Так зачем знаменитой актрисе понадобилось связываться с местечком вроде этого?

— А ты много местечек вроде этого видел?

— Нет, бар, конечно, клевый, но…

— То-то и оно!

— Но не в Ногалесе же? Да брось! Ногалес — самая дерьмовая дыра.