Читать книгу "Тайна черного ящика - Михаил Серегин"

Менделеев был, конечно, возмущен до крайности. Но я чуть не подпрыгнула на своем стульчике в закутке у стюардессы, когда услышала, что возмущен он главным образом моими действиями и провокациями со стороны ФСБ. Причем обо мне он говорил, не отделяя меня от ФСБ. Тихий голос Чугункова журчал ровно и совершенно неразборчиво, а вот Менделеев говорил своим басом, ничуть не заботясь о том, что его могут услышать, и я слушала, слушала, как он расписывает Константину Ивановичу мою хитрость и умение втираться в доверие, и в конце концов не выдержала.

Я спокойно вышла в салон и направилась прямо к ним. Чугунков сидел ко мне лицом, Менделеев – напротив. Константин Иванович, когда увидел, что я к ним подхожу, только вздохнул и замолчал, отвернувшись к иллюминатору. А Менделеев продолжал бубнить на весь салон:

– Такая, понимаешь, скользкая личность! Выспрашивала меня обо всем! Что в самолете случилось, да с кем дрался, да кто где стоял? Ну я крутил тоже, осторожничал. Так ведь без мыла в задницу залезет, змея! Пришлось рассказать ей, что и как, очень близко к тому, как на самом деле было. Естественно, без ненужных ей подробностей. Например – куда я летел и зачем? И про ФСБ я ей тоже ничего говорить не стал. Если она с ними не связана – знать ей о том, что они руку к этому делу приложили, незачем, а если работает на них – значит, и сама в курсе. Ты как хочешь, Костя, а я почти уверен, что она на них работает! Слишком много она знает. И потом – исчезла в самый нужный момент! И меня подставила! После того как она смылась, мне сразу верить перестали. Этот, лейтенант их, обвинил меня в том, что это я приказал ей бежать, чтобы героин, значит, со дна достать и перепрятать. Ох, намучился я с этим героином! Сто раз уже проклял ту минуту, когда мне в голову пришла эта идея. Даже эта Николаева, которая, как я вижу, и тебе все мозги запудрила, меня раскритиковала. Ну, да ладно, хватит про нее, о чертях на ночь глядя не вспоминают. Такая чертовка! Скользкая, как… Ну, знаешь, как что… Я же тебе говорю – в любую дыру без всякого мыла!..

Мне показалось, Чугунков специально отвернулся, чтобы скрыть от меня свою хитрую усмешку, которую никак не мог сдержать.

Я положила руку на плечо Менделееву, отчего он вздрогнул сначала, а потом медленно повернулся и посмотрел на меня, словно на привидение.

– Вы, Николай Яковлевич, я слышу, жалуетесь на то, что я вас будто бы изнасиловала, да еще извращенным способом, через анальное отверстие? – спросила я его, намеренно стараясь смутить и заставить растеряться.

Мне это, кажется, удалось.

– Я разве жалуюсь, а, Костя? – спросил он, беспомощно глядя на Чугункова.

Тот только рукой махнул, потом встал и ушел в кабину к пилотам, предоставив нам самим разбираться, кто кем обижен и кто кого в чем подозревает…

– Давайте в открытую, Менделеев! – предложила я, зная что игра начистоту невозможна по определению, и, если человек начинает врать, это сразу становится заметно, хотя бы по простейшим психологическим реакциям.

Я когда-то сделала самое банальное, на мой взгляд, открытие: самый лучший детектор лжи – это внимательный человек. Нужно только хорошо представлять себе, как реагирует человек, с которым разговариваешь, на простейшие психологические раздражители: ложь, юмор, доброжелательность, агрессивность и тому подобное. Дальше уже дело техники – только внимательно следи и сразу увидишь, где он начинает играть. Там и ищи элементарное вранье.

Тот, кто нечист перед тобой и достаточно умен, чтобы не быть самонадеянным, или сразу откажется говорить начистоту, или врать не будет.

– Я давно этого момента ждал! – пробасил Менделеев в ответ на мое предложение, но неуверенность уже сквозила в его голосе, я успела привыкнуть к его упрямой воле в достижении своей цели, и сейчас малейшее сомнение с его стороны просто бросалось в глаза.

– Тогда признайтесь, – выложила я свой козырь, – вы намеренно застряли в этом чертовом Реште, чтобы дать возможность своим друзьям, а вернее сказать, коллегам из ФСБ, поднять всю эту мерзкую кампанию против МЧС?

Он даже задохнулся от возмущения:

– Да ты… Ты что говоришь? Ты отдаешь себе отчет, что говоришь? Может быть, я и ногу себе нарочно сломал?

– Прекрасно отдаю! – отрезала я. – Я без особого труда сумела уйти из дома Мазандара и вообще – из Ирана. Неужели это было так сложно сделать вам? С вашим опытом и знанием людей и обстановки? Даже со сломанной ногой. И потом, откуда я могу быть уверена, что нога у вас действительно сломана?

Он беспомощно оглянулся в поисках поддержки, но Чугункова звать все же не стал, и это в моих глазах позволило набрать ему очки.

– Ладно, оставим мою ногу в покое, зарастет быстрее. Но ты хотя бы представляешь себе, сколько раз ты рисковала жизнью? – наконец спросил он. – Извини, конечно, за сравнение, но, если бы ты до Алескерова не добралась, отряд, как говорится, не заметил бы потери бойца! А если бы они уложили меня? ФСБ этого только и добивалась. Я бы сам им подыграл, и тогда ты имела бы веские основания подозревать меня в сговоре с ФСБ. А что? Я позволяю себя где-то убить, причем в каком-то непонятном для россиян месте, в Иране, а потом на меня вешать можно абсолютно все что угодно, возразить я уже не смогу.

«С логикой у него в порядке, – отметила я про себя. – Надо почаще менять интонацию, не давать ему возможности собраться».

– Ладно, убедили! – попыталась я продолжить свою тактику, но он меня перебил:

– А вот ты меня, извини, не убедила! Какого черта ты удрала, ни слова не сказав мне? Что это за самодеятельность такая?

«Агрессивность в норме, – отметила я. – Попробуем с другой стороны».

– А вы сами поймете, Николай Яковлевич, – сказала я тихо и очень сочувственно, – если вспомните, в каком вы были состоянии, когда узнали об этой провокации со стороны ФСБ…

Я легко протянула руку и погладила его по черным с проседью волосам. Он опешил и смотрел на меня как-то даже испуганно. Как мальчишка, которого впервые поцеловала взрослая женщина.

«Вот черт! – подумала я. – Он, похоже, не врет! Но это еще не все…»

Я улыбнулась, очень открыто и смело глядя ему прямо в глаза.

– А помните, как вы объявили: «Эта женщина принадлежит мне!» Я тогда подумала, что, если бы это было правдой, это была бы самая счастливая минута в моей жизни…

И тут он меня убедил окончательно. Если бы он рассмеялся, или продолжил бы в тон мне, или перевел бы все в шутку, я бы ему не поверила. А он вдруг мгновенно превратился из мальчишки в очень взрослого и сильного мужчину, обнял меня и сказал:

– Да брось ты, Ольга! Ты красивая, умная и смелая женщина… Будь я помоложе, влюбился бы в тебя, честное слово. Да я, наверное, и сейчас… Но в нашем с Костей возрасте это все по-другому… У тебя еще все будет! И любовь, и семья, и дети… Поверь мне, я очень много женщин видел на своем веку…

И я ему поверила. Нет, не тому, что он говорил, это к делу не относится, хоть мне и больно стало от его слов. Я поверила, что он, Николай Яковлевич Менделеев, говорит правду.